Теперь же она недоумевала: как все это могло с ним случиться?
Персида пыталась найти в своей душе те чувства, которые толкнули ее в объятия Нацла, и не могла припомнить те слова, которые заставили ее связать свою жизнь с ним.
«Зачем? Зачем все это? — спрашивала она себя. — Чего мне было нужно? Чего я искала? К чему стремилась?»
Ключ в замке повернулся раз, потом второй.
Персида вздрогнула, словно пробудившись от сна, и застыла посреди спальни, готовая оказать сопротивление своему мужу.
Однако время шло, а дверь не открывалась.
По-видимому, Нацл отпер дверь только для того, чтобы Персида могла выйти, когда ей захочется.
Знак примирения, сожаления, покаяния!
«О, господи, в конце концов он совершенно прав».
Она принудила его к неповиновению родителям, разлучила с матерью, сломала ему всю жизнь и теперь хотела отторгнуть от друзей.
Какую жизнь создала она ему? Что дала взамен того, что отняла у него?
Только сейчас глаза Персиды наполнились слезами.
«Нет! — подумала глубоко тронутая Персида. — Без благословения родителей невозможно семейное счастье».
Нацл был прав: обманом, шарлатанством было их венчание. Кодряну не со зла совершил этот злосчастный обряд, вовсе нет, а лишь потому, что, как человек слабохарактерный, он не мог отказать Персиде, которая этого желала.
«Венчание совершается не ради бога, который и так все знает, а ради людей и перед людьми, — думала Персида, презирая сама себя, — и вовсе не женой я ему была, а женщиной, которая отдалась ему, закрыв глаза».
Персиду стала бить лихорадка. Она закрыла лицо руками, но перед ее мысленным взором стояла Регина.
Персида уже не чувствовала себя одинокой, она уже была в ответе за только зарождавшуюся жизнь.
Но женщина, когда она не знает, что же делать, принимается плакать и плачет до тех пор, пока все для нее не станет ясным.
«Ах, бедная моя мама!» — наконец с облегчением вздохнула Персида и стала собирать вещи и одеваться.
И умом, и сердцем она решила, что не останется здесь, где ей нечего больше делать и нечего ждать, кроме унижений.
Дверь тихо приоткрылась, и в спальню робко заглянула Талия, служанка.
— Свиньи голодные, а у нас нет отрубей, чтобы сделать болтушку, — сообщила она.
Персиду снова передернуло.
— Все вам выдаст хозяин, — сказала она, не глядя на служанку.
— Хозяина нет дома, он ушел, — возразила та.
— Придется подождать, пока он вернется.
Талия хотела еще что-то сказать, но видя, что хозяйке не до разговоров, скрылась, прикрыв за собой дверь.
Персида задумалась.
Кто может знать, куда отправился Нацл и когда он вернется?!
Но оставить голодными свиней, бросить корчму, пивной зал и все хозяйство на попечение слуг она не может, значит нужно дожидаться, пока он вернется.
«Ну что за человек! — думала она. — Ведь все растащат! Останутся только пыль да зола, когда я уйду!»
Набросив на голову платок, Персида вышла, чтобы взглянуть, что делается на дворе. Она не обратила внимания, что вокруг левого глаза расплылся большой, почти кровавый синяк, а если бы она и увидела его, то не стала бы скрывать: пусть люди знают, что она не может больше жить с Нацлом.
Одно только не пришло Персиде в голову: что Нацл ушел, твердо решив больше к ней не возвращаться.
Знала это Талия, которой Нацл сам об этом сказал, через некоторое время это стало известно всем работникам, а в конце концов и всей Липове. Одна только Персида хлопотала, будто ничего не произошло, и ждала, когда он вернется. Только далеко за полдень она стала беспокоиться.
«Будь что будет, а я все равно сама собой останусь», — подумала она, гордо поднимая голову, как и в прежние времена, и чувствуя себя более сильной, чем когда бы то ни было.
И вправду, Персида была сильной, но сильнее ее было нечто другое.
К вечеру она почувствовала, что ее знобит, ноги подкашивались, ее тошнило. Персида держалась, стараясь превозмочь недомогание, но ей становилось все хуже и хуже.
— Талия! — позвала Персида, охваченная страхом. — Проводи меня в дом! Иди скорей, умираю! Помоги, Талия, помоги, разотри меня, чтобы я согрелась, а то я ничего не чувствую!
Глава XVIII
ПРОКЛЯТИЕ ДОМА
Ко всему привыкает человек, привыкла и Мара не видеть своей дочери, которая жила всего-навсего через Муреш. Каждый день она видела дом, в котором, как ей было известно, жила ее дочь, каждый день или от Талии, или от кого-нибудь другого она узнавала, что там делается, как идут дела. Так и должно было быть, а иначе и быть не могло. В голове у Мары крепко засела мысль, что дочь ее, в конце концов, должна бросить этого немца, и чем более одинокой она будет, тем скорее она уйдет от него. Поэтому и Трикэ было строго-настрого приказано не ходить к сестре: все должны были от нее отвернуться, потому что, увидев, что она осталась совсем одна, Персида должна опомниться.