— А она уже здесь. Можно ей войти? — спросила бабка.
— Бедная моя мама! Мамочка моя добрая! — застонала Персида и зарылась головой в подушки. Такой и увидела ее Мара, войдя в спальню.
— Ничего, моя доченька! Не бойся, все будет хорошо! Такова женская доля! — тихо приговаривала она, подходя к кровати, чтобы поправить подушки и коснуться кончиками пальцев горячего лба.
— Ничего, будь спокойна, доченька!
Персида, не открывая глаз, схватила материнскую руку, поднесла к губам и стала покрывать поцелуями. Потом обе долго молчали.
— Господь бог добрый, — наконец прошептала Персида. — Он хочет меня избавить от более тяжкого наказания. Это хорошо, что все так случилось. Я прошу тебя, мама, разыщи Банди. Несчастный, бедный мальчик, нет у него никого на свете, а мне он был верен всегда. Если я больше не встану, отдай ему все, что останется от меня.
— Нет, — воскликнула Мара, — человек так просто не умирает. Ты еще долго будешь жить. Благодари бога, что он избавил тебя от человека, который причинил тебе столько зла.
Персида чуть-чуть повернулась на постели и посмотрела на мать.
— Не осуждай его, мама, ведь он тоже несчастный и еще более несчастный, чем я.
Мара подалась назад. Ей захотелось уйти отсюда.
— Значит, опять те же слова, что и раньше! — с горечью воскликнула она. — Опять ты во всем виновата!
Персида еще больше повернулась к матери и приподнялась на локте.
— Мама, ведь у меня твоя кровь. Он бы никогда не поднял на меня руку, если бы я первая его не ударила. Мужчина не может этого стерпеть, и мне было бы стыдно, если бы он…
Дверь медленно и нерешительно приоткрылась, и Нацл пропустил вперед себя доктора Блаубаха, маленького старичка с седыми бакенбардами.
Персида откинулась на подушки, а Мара вскочила и встала перед кроватью, высокая и прямая, устремив свой взгляд на зятя, который при виде ее опустил голову, побледнел и отступил назад.
Так они и застыли, пока доктор вполголоса говорил с повивальной бабкой, выясняя состояние Персиды. Когда же доктор подошел к постели, чтобы осмотреть больную, Мара отступила в сторону, ближе к двери, а Нацл робко шагнул к ней, взял ее руку и дважды поцеловал.
Это произошло мгновенно, а во всем облике Нацла, во всех его движениях чувствовалось такое раскаяние, такая униженность, что Мара совсем растрогалась и только через некоторое время, спохватившись, отступила на шаг назад.
— Так, — заговорил доктор, — некоторую помощь я могу оказать и сейчас. А в остальном нужно ждать, чтобы природа сделала свое дело. Если она потеряет много крови и лишится сознания, позовите меня, — обратился он к повивальной бабке. — Насколько я могу судить, ребенок погиб, но дальше все должно идти хорошо, ей нужен покой, прежде всего покой! Около полуночи я загляну еще раз.
Сказав все это, доктор удалился, и Нацл отправился проводить его до крыльца.
Мара не знала, что ей делать. Что-то в ней сидело такое, что так и толкало ее пойти за Нацлом, схватить его и в укромном месте, чтобы не слышала Персида, сказать ему несколько слов. Но сердце не позволяло ей отойти от кровати, а около Персиды она ничего не могла сказать, а должна была все принимать и все терпеть, чтобы не волновать дочь.
«О, господи, — думала она, кипя от ярости, — ведь она и сейчас держится за него и держится крепче, чем когда бы то ни было! Это проклятие моего дома: дети мои жили больше у чужих, чем у меня. Слишком слабое у меня сердце!»
Увидев, что Нацл вернулся, Мара не сдержалась. Она подошла к нему и тихо, но резко сказала:
— Ты что, не слыхал, что говорил доктор? Оставь нас одних, ей нужен покой!
Нацл замер.
— Я останусь здесь, за дверью, — проговорил он, — а уйти я не могу.
— Пока ты в доме, не будет никакого покоя! — повысила голос Мара и воздела руки. — Один раз ты ушел, уходи и сейчас!
Персида, испугавшись, приподнялась в постели, и повитуха бросилась ее успокаивать.
— Уйти я никуда не уйду! — спокойно и решительно заявил Нацл. — Когда я уходил, она была здоровой, а уходил я для того, чтобы избавить ее от подлого человека, который, кроме зла, ничего ей не принес и ничего доброго сделать не мог. А теперь, когда она находится в таком состоянии, самый подлый мужчина не может бросить свою жену.
— Благодарю господа, что хоть так он избавил ее от твоих лап! — закричала Мара. — Это ты ее муж? А она тебе жена? Да ты — палач! Смотри, что ты сделал с ней!
— Терпи, Нацл, дорогой, — воскликнула Персида. — Вытерпи все, ведь она моя мать и добрая мать. Мама, а он мне муж и я его законная жена перед господом богом, чтобы мы в нужде помогали друг другу, я — ему, а он — мне.