И все-таки Дуцу недалеко ушел от истины, когда подумал: «Женщина — всегда женщина!»
— Знаешь, я пришла не одна, — призналась мадемуазель Лина, подбадриваемая мыслью, что ее защитник поблизости.
— Не одна? — в замешательстве переспросил Дуцу.
— Мне было скучно, — сказала она, — и я взяла с собой Шварца, маклера, но он ничего не знает, и сообщать ему ни о чем не надо.
Дуцу снова подумалось, уж не снится ли ему все это.
Она, конечно, сколько угодно может утверждать, что Шварц ничего не знает. Как бы не так!.. Нет, сегодня знают двое, завтра будут знать четверо, послезавтра — все восемь.
Попался, бедняга, окружили тебя со всех сторон, теперь только и остается совсем отдаться им в руки.
Но как всегда, когда он попадал в передрягу, Дуцу утешал себя тем, что, в конце концов, родился под счастливой звездой и рука у него легкая. Разве не нашел он клад, когда другим это не удавалось? И не благополучно ли вышел из всевозможных испытаний? Ведь какой великий грех готов он был совершить в эту минуту, если бы счастье не поставило на его пути Шварца!
— А где Шварц? — спросил Дуцу.
— Это неважно, — ответила Лина. — Пойдем вперед, будто спешим по делу. Он последует за нами, не зная, куда мы его ведем. Пусть думает что хочет, мне все равно. За труд он завтра получит деньги, и все останется между нами.
— Нет, не пойдем, — возразил Дуцу. — Слишком поздно. Вернемся лучше домой и приготовим монеты к завтрашнему дню.
Однако мадемуазель Лине вовсе не хотелось второй раз разгуливать по лесу Бэняса.
— Ты отправляйся домой первый, а я пойду со Шварцем, — сказала она. — Мне не хочется, чтобы он знал тебя в лицо.
На самом же деле в интересах самой Лины было устроить все так, чтобы ее любезный друг Ригопуло ни о чем не догадывался. Это был старый ревнивый грек, и она не могла сказать ему правду, — нельзя же с ним ссориться, пока она не будет вполне обеспечена.
Однако Дуцу показалось невозможным расстаться сейчас с мадемуазель Линой, он чувствовал себя уверенным, лишь оставаясь с ней наедине. Но что ему было делать?
— Не заставляй меня ждать, — промолвил он наконец и двинулся вперед.
Через полчаса они уже стояли перед столом с рассыпанными на нем монетами. Дверь была заперта, шторы опущены. Оба отбирали и откладывали в сторону те, что стоили по двести и девяносто лей, — с них-то и собирался начать Дуцу.
А как быть с оставленными у колодца Брынкованки?..
Из них тоже не мешало бы кое-что отобрать сейчас.
Но уже полночь, и кто знает, что может случиться, если они туда отправятся.
Особенно мадемуазель Лина… Разве решится, разве может она пойти с ним вдвоем, глубокой ночью, в такую глушь?
Но она могла!
С того момента, как мадемуазель Лина увидела рассыпанное на столе золото, ощутила пальцами его холодноватую гладкость, она поняла, что не в состоянии расстаться с Дуцу. Она страшилась потерять его, страшилась, что он исчезнет.
В конце концов они договорились выйти следом один за другим и встретиться на углу, около моста через Дымбовицу, потом взять извозчика и доехать до церкви св. Элефтерия.
Так и сделали.
У церкви св. Элефтерия Дуцу и мадемуазель Лина сошли с пролетки и отправились пешком, приказав извозчику дожидаться.
Но что их ждало впереди?
На улице Карола Давила на них набросились собаки, а стоявший возле дома генерала Давила сержант, заметив в темноте две тени, дал несколько свистков и направился в их сторону.
Идти прямо к колодцу было невозможно — пришлось бы бежать через огороды, а тут еще этот сержант. Бросишься вправо — сразу попадешь к нему в лапы, а он может остановить, спросить, что им здесь нужно в такой поздний час. Они кинулись влево, к пивной Оплера. Шагали наудачу, со сжавшимся сердцем, подгоняемые лаем собак, и все время оглядываясь. Отойдя довольно далеко, оба остановились у сада стрелкового общества и огляделись. Кругом было тихо и пустынно, только со стороны города доносился шум экипажей.
Прежде чем повернуть к колодцу Брынкованки, который остался далеко позади, нужно было перейти через наполненную водой канаву и перелезть через высокую изгородь. И проделать все это очень быстро, иначе в любой момент на кого-нибудь наткнешься.
Дуцу, как ребенка, взял Лину на руки и перенес через канаву. Кое-как преодолели изгородь и продолжали путь, все ускоряя и ускоряя шаги.
Боже! Каких только случайностей не ждало бы их и чего только не могло бы произойти, если бы не слепое счастье Дуцу, который, не переставая, повторял про себя: «Господи, помоги! Помоги, господи!» Лина следовала за ним к видневшемуся впереди холму, ежеминутно повертывая голову то вправо, то влево. Она готова была идти за Дуцу хоть в пекло. Только бы никто их не заметил.