Мадемуазель Лина поднялась — не для того чтобы уйти, так просто…
— Ты уходишь? — спросил он испуганно.
— А что мне тут делать? — отвечала она, довольная его беспокойством.
Если бы Лина не была женщиной, Дуцу предложил бы ей лечь и уснуть. Но она была женщиной, а им доверять нельзя.
— Посиди еще, — сказал он, — мне спокойней, когда ты рядом.
Мадемуазель Лина уже больше не боялась потерять его.
— А чего тебе беспокоиться, если я уйду? — спросила она.
— Гм… — пробормотал он. — Мне все кажется, будто ты идешь к кому-нибудь на свиданье.
В этих словах звучало столько презренья, что Лина почувствовала себя оскорбленной. Но хитрая женщина вывернулась, словно змея.
— Было бы чудесно, — сказала она, — если бы мы нашли две смежные комнаты с дверью между ними.
— Вот это действительно было бы здорово! — оживленно подхватил Дуцу. — Но сейчас-то что нам делать?
Несколько мгновений она в нерешительности смотрела на него, словно боясь рассердить.
— Если хочешь, — проговорила она, — я могу остаться здесь. Но мы ведь договорились скрывать наше знакомство.
— Нет, — возразил Дуцу. — Тебе совсем не к чему оставаться. Иди ложись и хорошенько выспись, чтобы встать утром вовремя. Жаль, если завтрашний день пропадет даром. Только, — прибавил он немного погодя, — позволь мне запереть тебя в твоей комнате, а ключ взять с собой.
Мадемуазель Лина была в восхищении.
Нет! Этого человека она не потеряет.
— Прекрасно! — согласилась она.
Оба вышли в коридор и, крадучись, направились к ее комнате. Через несколько минут Дуцу вернулся назад один. Он держал в руках ключ и усердно твердил по дороге его номер, стараясь запомнить.
VII
Будучи маклером, Шварц отнюдь не принадлежал к разряду малоимущих. Он предпочитал, чтобы его принимали за купца. Правда, в его распоряжении не было никакой лавки, но ведь можно слыть торговцем и не владея таковой.
У него имелось много знакомств, — и среди купечества, и среди господ, и среди дам. Он все знал и обо всем умел молчать! Ведь молчание тот же товар, да еще и хорошо оплачиваемый.
Провожая ночью мадемуазель Лину в Бэняса, Шварц пришел к выводу, что у нее свидание с каким-нибудь господином, о котором должна знать только она одна. Такие вещи часто случаются, особенно в Бухаресте, и кому же известны подобные дела лучше, чем ему. По этой именно причине и возникло в нем желание рассмотреть этого господина поближе. Он его и рассмотрел, насколько позволяла темнота. Человек показался ему незнакомым и ничем не примечательным. И потому, идя утром к мадемуазель Лине, чтобы получить плату за труд и молчание, он не чувствовал никакого воодушевления. К его изумлению, актрисы не оказалось дома, хотя было немногим больше девяти.
Шварц отправился расспросить швейцара.
— Она выходила и вернулась, — ответил швейцар. — Она больше не живет в двадцать втором номере, переехала в одиннадцатый.
«В одиннадцатый?» — повторил про себя Шварц.
Одиннадцатый номер считался одним из лучших. Он был роскошно меблирован, окна его выходили на площадь. Шварц прекрасно понял, что это значит.
В раздумье поднялся он по лестнице и почти робко постучал в дверь.
— Кто там? — раздался голос мадемуазель Лины.
— Это я, Шварц, — ответил он.
— Подожди немного, я оденусь, — крикнула она и скрипнула дверцей платяного шкафа.
Что может быть естественней, если одевающаяся женщина возится у шкафа? Но мадемуазель Лина никогда не имела обыкновения ни выходить из дома раньше девяти утра, ни одеваться по нескольку раз в день, ни сидеть взаперти. Бывало, она принимала его даже полуголой. За этим, несомненно, что-то крылось. Шварц уже готов был вообразить, что она кого-то прячет в своем шкафу.
Слегка смущенный, стоял он перед Линой, а она пригласила его войти.
Дверца шкафа оставалась полуоткрытой, и Шварц мог убедиться, что за платьями никто не прячется.
Откуда ему было знать, что две доски в глубине шкафа сняты с гвоздей?
То, что ему показалось задней стенкой шкафа, в действительности была дверь, ведущая в смежную комнату.
— Хорошо сделал, Шварц, что пришел, — сказала Лина. — У меня есть для тебя работа. Только пусть это останется между нами.
— Мадемуазель Лина! — прервал он. — Мы с вами как будто не первый день знакомы!..
Тогда она протянула ему четыре монеты и попросила продать их как можно скорей, и не дешевле, чем по двести лей каждую.
Шварц пристально посмотрел на нее. Монеты были старинные, римские, очень красивые и хорошо сохранившиеся. В таких-то вещах и он прекрасно разбирался. Шварц принялся взвешивать их на руке. Если на вес каждая стоит не больше четырех наполеондоров!