Дуцу колебался.
В конце концов, он такой же человек, как и прочие. Ему стало невыразимо жаль себя при мысли, как много пришлось ему выстрадать, до чего он устал, сколько пережил волнений с тех пор, как нашел этот клад. Верх глупости, имея при себе столько денег, уезжать из Бухареста голодным. Слов нет, повеселиться перед отъездом ему очень хотелось, но только не с ней. Он ее боялся даже сейчас, когда голова у него была ясная.
— Не говори «нет», — продолжала Лина настойчиво, — иначе огорчишь меня на всю жизнь. Я напишу Шварцу, чтобы он меня не искал и что человек, который продавал монеты, уехал. А ты, перед тем как отправиться со мной прогуляться, заплати за комнату и заяви, что уезжаешь совсем. Попозже мы можем прихватить с собой и Шварца. Скажем ему, что ты мой старый приятель, арендатор из Тутовы, господин Кристеску.
Дуцу с восторгом вытаращил на нее глаза. Придумано замечательно. Чего ему бояться, если с ними будет Шварц? Самое простое — бросить Лину на него, а самому уехать на вокзал.
Ему и в голову не могло прийти, что Лина, в свою очередь, задумала подкинуть его Шварцу, а самой отправиться в Котрочень и прямо оттуда тоже на вокзал.
И вот, чтобы повернее завлечь ее, Дуцу обнял ее одной рукой и слегка прижал к себе.
Теперь он мог на это отважиться, бояться ему было нечего.
Исподтишка взглянув на него, мадемуазель Лина сделала легкую попытку освободиться. Но не для того вовсе, чтобы избавиться от его объятий, а тоже чтобы повернее завлечь его.
Он сжал ее крепче и, ощутив под рукой мягкое тело, потерял над собой всякую власть.
— И тебе не стыдно? — воскликнула Лина, позволяя ему, впрочем, делать с ней все, что он хочет.
— Вот еще! — отвечал он, смеясь.
Некоторое время она делала вид, что вырывается, будто и впрямь была невинной барышней, а потом сказала:
— Смотри, возьму да и вскружу тебе голову! И не уедешь ты от меня ни завтра, ни послезавтра. Хочешь?
— Нет, не хочу! — ответил он решительно и откровенно.
— Тогда оставь меня в покое, — обиженно сказала она, освобождаясь из его рук.
— Ну уж нет! — возразил Дуцу, снова хватая ее и силой сажая на прежнее место на диван. — Не я к тебе приставал, а ты ко мне. Да и не такой я чурбан, дай только опомниться. Ну что я тебе сделаю? В дверь, того и гляди, могут постучаться… Просто балуюсь, как, бывало, в парнях.
Мадемуазель Лина овладела собой. Если стремишься обольстить человека, надо привязать его покороче.
— Когда вернемся с прогулки, — прошептала она, — если тебе не хочется здесь, мы можем пойти куда-нибудь, где нам никто не помешает. Уж там-то позабавимся всласть! Я хочу того же, чего и ты! Вот увидишь! — прибавила она таинственным, манящим голосом и встала.
Дуцу остался сидеть неподвижно, немного откинув назад голову, с полузакрытыми глазами, как человек, предоставивший себя воле случая.
И снова он засомневался, наяву ли все это происходит? Наконец он встал и прошел через шкаф к себе, намереваясь покончить со всеми своими делами прежде, чем она успеет одеться.
VIII
— Ты просто жалкий карманник, — сказал господин Панайот.
— Я честный торговец и кое-что соображаю, — возразил Шварц. — Меня не касается, откуда у него эти монеты. Я даже не хочу этого знать. За один только день я заработал у них четыреста лей, а остальное не мое дело. Если б я что-нибудь знал, то, быть может, пугался бы собственной тени. Я мог бы получить и больше, но тут замешана мадемуазель Лина. Нужно ее устранить, а тебе это сделать нетрудно. Он остерегается и прячется за ее спиной. Поезжай с ней завтра погулять в Синайю. А как быть с ним, забота моя.
— А если она не захочет? — прервал его господин Панайот.
— Хе! — ответил Шварц. — Уж я-то знаю, зачем к тебе пришел. С ней ты можешь делать все, что вздумается. Я не могу, другие не могут, один ты…
Господин Панайот, невысокий человек с небольшим брюшком, лет тридцати двух, некоторое время расхаживал взад и вперед по комнате.
Шварц-то мог удовольствоваться несколькими сотнями лей, но не таков был господин Панайот. За последнее время он успел промотать изрядное состояние. На его аппетиты понадобилось бы не менее нескольких тысяч лей. Около года он работал комиссаром полиции и знал толк в разных штучках. С его точки зрения, прежде всего надо было избавиться от Шварца и остаться в деле одному.
— Не лучше ли сообщить кому следует? — спросил он.
— Вот была бы величайшая глупость! — ответил Шварц.