Выбрать главу

В 1943 году Хуан Хосе Арреола опубликовал в выходившем в Гвадалахаре журнале «Эос» свой первый большой рассказ «В сем мире он творил добро», который вошел в сборник «Инвенции»(1949).

— Что ты можешь сказать по поводу этой вещи?

— Я написал этот рассказ в июле-августе 1941 года Это история из провинциальной жизни, которую я поведал в простоте душевной. Он полон провинциальной пошлости и моей собственной наивности. Это естественный результат моих юношеских воспарений, моей веры в жизнь и в любовь. Рассказ был написан под прямым и непосредственным влиянием Жоржа Дюамеля[комм.].

— Как же оно в тебе сказалось и как ты его преодолел?

— Дюамель произвел на меня впечатление «Дневником стремящегося к святости», действие которого разворачивается в Париже и затрагивает ряд семейных вопросов и теологических проблем; это произведение предоставило мне необходимый инструментарий для должного подхода к людям и событиям мексиканской глубинки. Среди прочего, я перенял его тональность и ироничность, а также остраненный взгляд на так называемых порядочных людей, ведущих якобы добродетельную жизнь. В моем рассказе излагается простая история из провинциальной жизни, где простые события и добрые чувства увидены словно бы несколько наискось. Этому взгляду я научился именно у Дюамеля. Он взирает на праведность словно наклоня голову и в этом ракурсе ее и представляет. Скажем так: если праведность, святость вообще — это вертикаль, то он ее наклоняет, приближает к обычному человеку и ставит ее в зависимость от столь малых, столь обыденных вещей, что в итоге делает ее смешной.

— Как видоизменяется ирония в твоих рассказах?

— Моя ирония делается все более безжалостной, она доходит до сарказма, до сардонического смеха. Впервые она появляется в рассказе «В сем мире он творил добро». Здесь уже присутствует мой способ иронизирования, который разовьется в дальнейшем и который состоит в том, чтобы иронизировать исходя из самого дорогого, самого святого, что может быть ведомо моей душе знатока человеческих чувств. Ирония возникает из того факта, что я ставлю под сомнение глубины моей собственной души, мои юношеские идеалы. И чем больше я живу, чем больше жизнь вышибает почву у меня из-под ног, тем с большей легкостью я иронизирую над самыми глубокими вопросами. В том рассказе я прошелся по поводу добронравия моего героя, который тщится быть праведным и стремится к браку с женщиной, которую он также считает добропорядочной. Когда он убеждается, что основы его нравственного мира подорваны, поскольку он возводил его на чужом фундаменте, наступает внутренний конфликт. К концу рассказа ему удается заложить основы будущего добродеяния в себе самом, однако мой благонравный герой не так уж и бескорыстен. В самом деле, первая его возлюбленная была богатой, но немолодой вдовой; и вот он ее неожиданно бросает ради молоденькой, но подвергшейся насилию секретарши.

— А какой смысл имеют, для этого героя мотивы вдовства и изнасилования?[комм.]

— В основе его отношения к обеим женщинам лежит стремление к браку, и оно не бескорыстно. Так, вначале герой занимается имущественными делами вдовы и, рассуждая как профессионал, решает, что наилучший способ управления делами состоит в том, чтобы жениться на хозяйке, а потом уже вести хозяйство в качестве мужа. Ирония здесь заключается в том, что известно много случаев, когда адвокаты выманивают у вдов все унаследованное ими имущество. Герой моего рассказа тоже рассчитывает на доставшееся от покойного мужа добро, но — вместе со вдовой и законным образом. В какой-то момент он понимает, что добронравие его будущей супруги покоится на лжи, а он-то как раз внутренне честен. <…> К тому же он испытывают глубинную потребность в настоящей любви, что и проявляется в его сочувствии и внимании к молодой секретарше. Почти невероятное происшествие способствует переносу его чувств и его внимания. Не будь этой случайности, мой герой никогда не влюбился бы в свою секретаршу и не бросил бы богатую вдову. <…>Благодаря внешнему толчку он получает возможность выбора и отдает предпочтение жертве обстоятельств, которая в конечном счете оказывается для него гораздо более привлекательным приобретением.