а не подумал, что подобен решету, которым черпают воду. Зачем ему об этом думать. Это — бесполезная и опасная мысль. Бесполезные и опасные мысли — всегда мысли только о других. Только о других? Только о других, товарищ Серый, ну, когда тебе в последний раз пришла в голову опасная мысль о себе? Он снова сделал рукой нервное движение, директор посмотрел на него: хочет говорить? Нет, говорить еще не хочет. Он говорит всегда перед завершением обсуждения и, как правило, это — настоящее заключение. Во-первых, во-вторых и так далее. Он не любит болтовни. Избегает фраз. Опирается на факты, он всегда опирался на факты, даже когда это было не в моде. Это — единственно верный метод решения проблем. И он, конечно, может гордиться собой потому, что был верен фактам. Даже если. Что «даже если»? Даже если не всегда все было в порядке, товарищ Серый. Ведь вы знаете, что факты сами по себе… да-да, конечно, отбор фактов, взаимосвязи между ними. Вот именно, то освещение, тот свет, который ты, товарищ, проливал на факты, всегда ли был правилен? Он снова почувствовал, как кровь прихлынула к голове. Провел ладонью по лбу, лоб был слегка влажным. Что это со мной? Что происходит? А, ничего, видно, что-то с давлением. Надо сосредоточиться. Сосредоточенно слушать. Сейчас это важно, говорит тот самый молодой человек, как же его звать? Он человек новый. Я должен к нему привыкнуть, он человек необычный, какой-то слишком современный. В общем, какой-то не свой в помещении, которое мы знаем на ощупь, до подробностей. Но, возможно, это только кажется, и он со временем притрется. Но все же надо его внимательно послушать. Помощь молодым кадрам и далее все в том же духе. Говорит и смотрит на заметки или куда-то еще глубже, под стол. Стыдливый? Нет, ты слушай, слушай, товарищ Серый. Ведь он копает, подкапывается. Не очень открыто, будто бы под столом. Но я-то это понимаю. У меня на такие вещи ухо натренировано. Я не хотел бы утверждать, говорит молодой человек. Я не хотел бы пользоваться таким выражением. И тут же спокойно пользуется им. Глядите-ка, ведь это система. Тертый калач! Но только я — а что я? Почему меня это раздражает? Ведь меня это не касается. И молодежь существует для того, чтобы приносить с собой оживление в сонное царство тишины. Ведь это в порядке вещей. И я тоже был когда-то, да-да, был и я когда-то молодым. И это ведь было не так уж давно. Я должен был бы об этом помнить. Я был бескомпромиссный, молодой и бескомпромиссный. Да, был, был. А теперь какой я? Конечно, теперь я старый. Конечно, я определенно стал старше лет эдак на двадцать. Но что это означает? Двадцать лет труда, да, заслуженного труда для всех, для общества. За его спиной будто кто-то насмешливо вздохнул. Он хотел было убедиться, но не обернулся, он знал, что сзади никого нет. Он напряженно смотрел в записную книжку, желая вникнуть в суть каждого пункта, но ничего не увидел. Сжал лоб обеими ладонями. Ах, это все давление. Надо будет что-то предпринять. Мы неправильно живем. Ничто так не успокаивает, как словацкие горы осенью. Это — реклама фирмы «Турист» или это сказал ему врач? Но только он не нуждается в успокоении. Для чего ему успокоение? Он в расцвете жизненных сил, способный, самоотверженный, опытный. Он не может выключиться. После него осталось бы пустое место. Он попытался представить себе пустое место, которое останется после него, свой рабочий кабинет с абсолютно пустым креслом. Это было очень неприятное представление. Нет, он не может уйти, может лишь пасть, как старый конь в борозде. Самоотверженный старый конь. А не патетично ли это слегка? Хотя это и патетично, но такова моя правда. До последнего вздоха. До смертного часа. Потом придут люди и склонят передо мной головы. Снимут постромки со старого коня. Ах, ах. Слишком уж острая жалость к себе. Откуда она приходит, эта жалость? И кто над ним склонит голову? Какой-нибудь товарищ Гарлат — этим нет износу. Покорно благодарю. Я не хочу, чтобы какой-то товарищ Гарлат поведал надо мной одну из своих истин — он ушел, но дело его живет. И вообще, у меня нет права жалеть себя. И нет права отвлекаться на глупости, как это называется? Раздвоение личности? Мой сын сказал бы — не сходи с ума и опусти занавес. Ничего у тебя нет, по крайней мере, ничего важного. Нервы у меня всегда были в порядке. Это всего лишь глупое давление. О чем говорит наш стыдливый юноша? Я не хотел бы называть это безответственностью, говорит стыдливый молодой человек. Но я не нашел более удачного выражения. Копает под столом. Но почему под столом? Так ловчее! Почему он не говорит прямо, чего боится, где он этому научился? Где он этому научился? Ведь мы, ведь я — эх-хе-хе. Тут он вынужден был обернуться, так явно послышался за его спиной насмешливый вздох. Однако сзади никого не было. Надо было бы проветрить, совсем нечем дышать. Дышать совсем нечем. Но так ведь было и вчера, и позавчера, все в общем, как всегда, — и пустые кофейные чашки, и набитые до отказа пепельницы, и жесты, и слова. Другим стал только я. Что-то во мне испортилось. Стоп, товарищ Серый. Никаких глупостей. Ты всегда был корректным работником. Надо лишь сосредоточиться, и все пройдет. Он обменялся взглядами с директором. Конечно, надо дописать пункт десятый. Надо дать ответ на критику этого юнца, как его там зовут? Что-то в его имени связано с палками и овцами, пастбищем, брынзой, бараном? Да нет, обыкновенный товарищ Валах