Нас одолевают сомнения, куда движется этот мир? Куда это мы торопимся, куда мчимся? Зачем понадобилось нам завоевание космоса? Разве мы тем самым не раздвигаем границы бесконечного и не подтверждаем конечное бессилие человека? Разве пропасть, которая извечно страшила человечество, не становится в итоге еще чернее и безнадежнее? Или иначе: для чего все это, вся эта наука и техника, если человек по-прежнему зависит от своей биологической природы, и зачем ему прикасаться к звездам, если он не в силах совладать с прихотью собственного тела? В каком соотношении находится прогресс техники и простое человеческое счастье? Или еще вот так: для чего все это, если пропорционально человеческим радостям возрастает и риск уничтожения цивилизации?
Я не скажу, что все это — надуманные вопросы, что у них нет своей причины, своих корней в действительности. Надо только осознать, что все это — наши вопросы, что они кроются в такой действительности, какой ее видим мы. Мы детерминированы определенной исторической действительностью: это ограничивает наш кругозор. Мы — не подлинные граждане наступающего времени, мы его граждане лишь в начальном, лабораторном состоянии. Мы приходим из времен скепсиса; на всем, что было блестящим, благородным и героическим в век буржуазии, лежит печать скепсиса. Если бы кому-нибудь из людей среднего поколения случилось грустно вздохнуть, размышляя о своих истоках, его вздох означал бы: о, величие сомнения! о, мужество и сладость отрицания! Именно в этих истоках — причины наших травм и душевной опустошенности. И от них мы не уходим, а отбиваемся, чтобы стать строителями храма. Даже самая лучшая и самая сильная литература нашего времени не может сразу сбросить с себя старые одежды, она должна отбиваться, вырываться из окружения; а разве, например, Горький и Шолохов не вырывались из окружения? Время, которое мы переживали, не баловало нас радостью; но оно несло с собой надежду. И все, что было здоровым, что было не сломлено, все присоединилось к этой надежде, к революции, к социализму.
В этой надежде, которая становится действительностью и неизбежным будущим человечества, скрыты ответы на все сомнения. Надо лишь понимать, что все переживаемое нами не получило окончательной формы; что мы лишь в самом начале нового времени, и, возможно, наши потомки сочтут наше время мрачноватым не только из-за войн, которые мы допустили, не только из-за сравнительно примитивной техники (как это им, вероятно, будет казаться), но и из-за некоторых особенностей устройства общества; что наши города покажутся им большими тюрьмами, а устройство нашей семьи непонятным; что им будут чужды наши противоречия, наши метания и сомнения; темпы строительства нового общества покажутся черепашьими, а наше великодушие — мелочностью. Просто они будут мыслить в совершенно иных масштабах, чем мы. И это не такое уж далекое будущее: человек нового времени уже родился. Каким он будет? Будет ли он современным варваром, глуповатым, бездумным и послушным автоматом, игрушкой технической цивилизации, которую он сам создал? Разве для того человечество тысячелетиями поднималось из праха, преодолевая свою слабость, свой страх, свою нищету, свои катастрофы или празднуя свои победы, чтобы в век зрелости низринуться во тьму? Или все стремления человечества, его труд, его отвага — все это было зря, все это суета сует, как учит религия? Нет и нет: все это лишь безумные видения, приходящие из той части мира, где безумие является естественным состоянием. Нет: из гигантского труда человечества ничего не будет утрачено. Не должно потеряться, мы не допустим, чтобы утратилось.
Мы не допустим, чтобы утратилось: в этом смысл нашей работы. Сохранить ценности, умножить их и передать потомкам. Это не простая, легкая передача эстафеты; те, кто должны ее принять, будут бунтовать, сопротивляться, противиться. То, что мы считаем основными нравственными и духовными ценностями, они, возможно, будут считать старомодным. Их мир лишь частично будет взят из нашего мира; он будет его продолжением, однако при головокружительной скорости, с какой изменяется материальная цивилизация, со временем, по-видимому, изменится и качество всех человеческих вещей. Но вопреки этому ничто из основных ценностей, которые накопило человечество, не утратится, не должно утратиться. Это — гигантская и романтическая задача тех из нас, кто дошли до порога нового века и кто — сколь бы смешным это ни казалось, — ощущают обязанность заботиться о будущем человечества.