Мне снова захотелось сказать ему: «Вы слишком молоды». Но я ничего не сказал; в некоторых важных, краеугольных вопросах никакие слова не могут убедить, убеждает лишь опыт.
— Вы совершенно правы, — ответил я.
— Вы тоже так считаете? Для меня это логично, естественно. Вы, конечно, опять подумали, что я слишком молод. Мол, жизнь его научит! Но, поверьте, дело тут не в моей молодости, это мое давнишнее, неискоренимое убеждение. Никогда я не стану другим и не желаю быть другим! Не думайте, что это упрямство или глупая заносчивость. Я прекрасно вижу, как люди пытаются сгладить острые углы, это от них я слышу наставления вроде: «Будь снисходителен!» А я отвечаю: «Не буду!» Я уже насмотрелся на снисходительность, видел, куда в конце концов она заводит. Одна уступка влечет за собой другую и третью, пока человек не оказывается в этаком уютненьком мещанском болоте. Нет! Я таким не стану!
Парень решительным движением откинул голову, и его рыжий чуб взметнулся вверх. Он воинственно выпятил подбородок, в упор, вызывающе глядя на меня. «Вы что, не верите? — прочитал я в его взгляде. — Вы должны мне верить! Вы должны понять, что это моя самая сокровенная правда и что я от нее никогда не отступлюсь». И я поверил ему!
Парень понял это по моему взгляду. Он перевел дух, потом схватил с земли еловую шишку и с силой швырнул ее в воду. Послышался всплеск. Все-таки он был еще слишком молод, удивительно молод!
Вскочив на ноги — ему положительно не сиделось на месте! — он стал пристально вглядываться в ту сторону, откуда должен был появиться его приятель. Но никого не было видно. Тишина в долине нагоняла скуку. Рассердившись, парень снова опустился на землю.
— Сиди тут, как индийский йог! — воскликнул он. — До самого вечера. Ну, положим, не до самого! Ждать! Вот уж не люблю ждать! Безобразие! Не желаю ждать!
— И что же? Что вы можете сделать? — спросил я.
— Как что? Сяду на мотоцикл и уеду от него. У меня куча работы, — он снова встал и направился вверх по течению ручья. Вскоре он исчез в зарослях. Оттуда донесся его крик: «Ого-го-го!» Но ему отвечало лишь эхо. Через минуту он вернулся совсем мрачный.
— Нет его нигде.
И обиженный взгляд парня спрашивал: «Ну что мне теперь делать?»
Я посоветовал:
— Сядьте да подумайте о своей работе. Вот вы и проделаете ее дважды. И, быть может, выполните ее лучше.
— Если бы я мог! Я не могу думать о том, чего не вижу. Вот когда потрогаешь что-либо своими руками, всмотришься — совсем другое дело, вещь начинает существовать по-настоящему. И факты тоже. Только факты! Все остальное — дымовая завеса, прикрывающая реальные очертания предметов. Так ведь?
— Не совсем. Практика без теории…
— Верно, — быстро перебил он меня. — Я ни черта не смыслю в теории. Должно быть, каких-то извилин в мозгу не хватает — ничего не поделаешь. Я в теории ни черта не смыслю. Поверите ли, — сказал он, снова по-мальчишески весело рассмеявшись, — мне даже во сне это снится. Иной раз сплю как убитый, и вдруг приснится… эмпириокритицизм! Вроде кошмара — куда-то проваливаешься, — просыпаешься в холодном поту и, ей-богу, счастлив, что все кончилось. Вот какое у меня неправильное отношение к теории.
Он смеялся — видимо, непонимание теории отнюдь не мешало ему наслаждаться жизнью, и, возможно, он этим даже немного гордился.
Мне показалось, что он повеселел, позабыв на минуту о своей работе, но парень вдруг опять вскочил и приложил руку рупором ко рту.
— Козма-а-а-а, эге-гей!
И в самом деле, откуда-то из-за поворота, очень издалека, донесся еле слышный ответ. Голос звучал совсем слабо.
— Уже близко, — сказал рыжеволосый, с облегчением вздыхая.
— А вы примирились бы, — сказал я.
— С чем?
— Да с тем, что сегодня вам не придется работать. Скоро начнет смеркаться. К ночи домой не попадете.
— Ничего. Ночью наверстаю. Знаете, какая у меня работа? Подготовить информацию для бюро. Это можно сделать и ночью. Лишь бы он поскорей подошел и мы смогли уехать. Это черт знает что — сидеть и смотреть на воду. К черту! Вам не скучно?
— Нет, — ответил я не совсем искренне. — Надо уметь отдыхать.
— И вы туда же! — воскликнул рыжий и всплеснул руками. — Мало мне товарища Козмы! И он все твердит, что нужно уметь отдыхать. Кто не умеет отдыхать, тот не умеет по-настоящему работать. А я считаю, что это отговорка. Я уже вам говорил, излишнее внимание к самому себе — это обыкновенный эгоизм, только в красивой целлофановой упаковке.