— Ты что скачешь, как коза?
Дальше она уже шла, как положено. Они миновали длинную улицу, по которой Гела ходила в школу. Потом завернули вправо, шлагбаум был открыт, ведь поезда в это время не ходят. На вокзале было тихо, в зале ожидания темно. И только в конторе горел тусклый свет. Двери в контору были занавешаны зеленой занавеской. Они сели на лавочку на платформе.
Каролко спросил:
— Когда будет поезд?
— Сейчас, — сказала мама.
— Я хочу, чтобы он уже пришел, — сказал Каролко.
Каролко думает, что весь мир ему подчиняется. Он все время чего-то хочет. Мама и этот его слушаются, только всего, чего ему хочется, он все равно не получает. Мама сказала:
— Сейчас, мой маленький. — И сказала это так, что у Гелы сердце сжалось. И мурашки по спине пробежали. Она прижалась к маминому пальто. Мама положила руку ей на голову. Ох, мама, мамочка, почему мы такие несчастные? Она почувствовала, как что-то капнуло ей на лоб. Что это, ведь дождя нет? А, это мама плачет… Ой, не плачь, мамочка, а то и я заплачу. Гела взяла мамину руку и прижала ее к щеке. Уже все хорошо. Уже ничего не может случиться. Наверно, она немного задремала, потому что не помнила, когда подошел дядя с фонарем. Он неожиданно оказался около них, как из сказки появился… Дядя осветил маму, Каролко и Гелу и сказал удивленно:
— Вы что тут?
Мама ничего не ответила. И Каролко молчал, наверно, уснул.
А дядя с фонарем добавил:
— Я думал, цыгане.
Мама опять ничего не ответила, только склонила голову. Дядя с фонарем постоял-постоял и ушел.
Когда он ушел, мама тоже встала и сказала шепотом:
— Вставайте. Пошли домой.
Гела тоже заговорила шепотом:
— Мы не поедем на поезде?
— Нет.
— Это хорошо. Ведь мне завтра в школу.
А мама сказала:
— Почему мы должны убегать? Глупо.
— Конечно, глупо.
Оставить сад, яблоню, школу, Кату, вообще все, конечно, было бы глупо. Она не могла себе представить, что может жить где-то еще, кроме их улицы. Всю дорогу Каролко спал. Дома было тихо, его не было. Гела помогла маме перенести тахту из кухни, и мама легла с ними. Она была очень усталая, глаза слипались, и заснула она тут же, едва прикоснувшись к постели. Геленку разбудил рев Каролко. Он не хотел идти в детский сад. Измученная мама его уговаривала. Ей надо было бы всыпать ему как следует, чтоб не ревел, как резаный. Но мама никогда не бьет Каролко. Геле попадает, а ему никогда. Хотя она гораздо лучше Каролко, она ходит в магазин, сидит с этим дурачком, когда он возвращается из сада, и в табеле у нее одни пятерки. Гела быстро умылась, оделась, — времени осталось мало, — и выглянула в окно. Ката уже поджидала ее. Она не успела даже позавтракать и выбежала с сухой булкой в руке. Толстая Краличка высунулась из-за одеял и подушек, которые проветривались на окне.
И окликнула ее:
— Гелена, что там у вас стряслось ночью?
Гела пожала плечами. Старая дура, сплетница. А Краличка ухмылялась во всю свою физиономию:
— Дым столбом, а?
Гела показала Краличке язык. И они с Катой помчались. Так, держась за руки, они бежали, пока не скрылись за углом. За углом размещался парфюмерный магазин. На низком подоконнике его витрины было удобно сидеть, и они сидели здесь каждое утро. Сейчас они тоже присели, и Ката сказала:
— Ну и дура же эта Краличка.
— Дура.
Потом нерешительно:
— А что все-таки стряслось у вас ночью?
— Ой, прямо ужас, — призналась Гела.
Ката вытаращила глаза.
— Мы были на вокзале, поздно-поздно, — сказала Гела.
— На вокзале, — отозвалась Ката.
— Мы собирались уехать. Мама, я и Каролко. Только поезда не ходили.
— Они ночью не ходят, — сказала Ката. — А что потом было?
— Ничего. Потом мы вернулись.
Ката наклонилась к ней и зашептала:
— Моя мама сказала, что долго это у вас не протянется. Развалится. А если и правда развалится, что тогда?
— Не знаю.
— Ты могла бы переехать жить к нам, — предложила Ката.
— Хорошо бы, — ответила Гела. Но сама не могла себе этого представить. Мама у Каты хорошая, а Катиного отца она немного побаивалась. Но, главное, Гела не могла себе представить, что придется жить не дома.
— Но ведь каждый должен жить дома, — сказала она Кате.