— Хорошо, — ответил Савел.
— Как поживаешь?
— Хорошо, ведь я тебе сказал! — ответил Савел и наклонился, чтобы сказать что-то на ухо Петре.
— Я голова! — крикнул попугай. — Я голова!
— Знаю, знаю, — сказал Савел и сделал вид, будто дает Петре подзатыльник. — Здесь хвост? — спросил он.
— Я голова!
— Слышишь, он голова! — сказал Петре.
— Что ж, коли так, хорошо… Петре, у меня тут есть кой-какая еда.
— Дай мне поскорее, пока он не видит! — сказал Петре и протянул правую руку, стоя на одной левой.
Савел дал ему кусок хлеба.
— Рот здесь! — закричал попугай. — Алло! Алло! Рот здесь, там зад…
Люди смеялись, смеялся и Мезат, стоя у занавеса. И Дорина улыбалась.
Петре ушел за кулисы, потом вернулся в зал, держа попугая на ладони. Народ глядел на зеленого попугая и хохотал до упаду.
— Давайте деньги, люди! — сказал попугай. — Бабка, эй, бабка!
В левой руке Петре держал тарелку, на которую зрители бросали мелочь.
— Очищайте кошельки! — сказал попугай. — Бабка! Бабка! Скряга, давай деньги!
И люди давали, чтоб их не высмеял попугай. Петре обходил всех по очереди, и мелочь звенела на тарелке.
— Чертов попугай, он и по-французски умеет…
— Смышленый…
На самом деле было два попугая, оба зеленые. А люди думали, что это все один…
— Бабка! Бабка!
Когда Петре проходил с протянутой тарелкой мимо Иоргу, рука его задрожала. Звон монет отдавался у него в затылке. Петре покраснел, он почувствовал, как кровь приливает к щекам и они начинают гореть. Но лицо его было накрашено, и никто этого не заметил. Монеты сыпались дождем. Он ходил с протянутой рукой; теперь он ясно понимал, что просит милостыню, и ему было стыдно. И просил-то он не для себя, а для другого, для Мезата. Для себя Петре не пошел бы ни за что на свете.
— Скряга, давай деньги!
Попугай взобрался ему на плечо и кричал. А он чувствовал, как звон монет, падающих на тарелку, гнетет его. Воздух накалился, и рот у Петре, казалось, был полон пыли; Петре стыдился своей профессии.
Тени скакали, как зайцы. Солнце было где-то там на западе, круглое, красно-зеленое. Оно посылало лучи вверх и вниз, точно звезда. Лучи были длинные, белые и проходили за облаками, освещая их.
Вблизи, у ног, тени были шире, гуще, но чем дальше, тем больше они разрастались, становились острее и плохо затеняли землю. И играли, как черная пена.
Потом они кинулись бежать. Маленькая тень двигалась сзади. Было видно, как ступни шагают по песку. У маленькой тени ступни были узкие. Узкие ступни шагали за тем, кто шел впереди. Их следы были совсем маленькие и неглубокие. И тогда тень балансировала, ударяя по воздуху руками, будто опираясь на него.
— Когда я была маленькая, — сказала она, — я каждое утро измеряла свою тень. На восходе солнца я прислонялась спиной к черешне и разглядывала свою тень. И делала отметку на земле. Сперва отмечала ногтем на коре черешни свой рост, потом в этом месте перевязывала черешню веревкой так, чтобы это было заметно на тени. И там, где тень от черешни утолщалась, проводила пальцем линию и вбивала камнем колышек. И на следующий день делала то же самое, чтобы посмотреть, насколько выросла… Иногда мне казалось, что я расту каждый день…
Ее маленькие ступни уменьшались в следах, оставленных тем, кто шел впереди; казалось, они были слишком малы, и она засмеялась.
— Что ты смеешься, Вероника?
— Какая глупая я была, когда думала, что расту каждый день… Потом уж я стала измерять свою тень только в дни рождения, когда мне прибавлялся год. И каждый раз вбивала колышек. И тут я увидела, что расту очень медленно, но все равно радовалась, ведь я уже не была совсем маленькой.
Теперь они стояли у шоссе, и тени их перерезали шоссе пополам. Он поднял руку, и тень немного удлинилась. Она стала громадная, как тень белой акации, что росла справа, — почти такая же громадная. Но только более красивая. Она была прямая и неподвижная, а тень акации раскачивал ветер; он то удлинял ее, то укорачивал, то кидал из стороны в сторону, ударяя о груды камней.
Рука его была так велика, что покрывала колодец с журавлем. Он мог одной рукой схватить колодец и прижать его к груди.
Им хотелось пить, а в колодце было много воды. Они подошли и напились. И чтобы посмеяться, посмотрели одновременно в ведро. И подмигнули; и те двое в воде, похожие на них, тоже подмигнули.
Потом он наклонился над колодцем и крикнул:
— Ау! Ау!
И колодец тоже крикнул. Они засмеялись и бросились бежать к деревне.
Тени сходились и расходились. Они искали и преследовали друг друга. Они приближались друг к другу, сливаясь воедино, и снова бросались в разные стороны.