На следующий день Мезата разыскать не удалось. Только на третий день утром заметил Петре на рынке его повозку; она стояла за префектурой, на том месте, где когда-то располагался цирк. Лошади жевали сено, и ребятишки, окружившие кольцом повозку, перешептывались. Здесь было человек сорок — и подростки, и совсем маленькие, еще недавно хватавшиеся за мамкину юбку. Поодаль в мрачном одиночестве стоял Савел. Увидев его, Петре хотел было остановиться и повернуть назад, но Савел его не заметил, и Петре не подошел к нему. Мать спрашивала Петре, как поживает Савел, и он отвечал, что хорошо. Тогда она попросила позвать Савела в гости, ей хотелось посмотреть, потолстел ли он. И Петре обещал ей позвать Савела. Петре даже делал вид, будто удивляется, почему это Савел не заходит за ним, чтобы прогуляться по городу. «Может, никак не отоспится, все дома нежится», — говорил он.
По правде сказать, он злился даже не на Савела, а на деньги; была бы на то его воля, собрал бы он их все, со всего города здесь, на рынке, у повозки Мезата, да сжег бы. Ведь все случилось из-за них. Если бы не деньги, не разошлись бы они с Савелом так равнодушно, бросив друг другу: «Пока!»
Он подошел к Савелу и похлопал его по плечу.
— Как поживаешь?
— Хорошо, — смущенно ответил Савел.
— А что делают эти пацанята?
— Записываются на съемки.
— Какие съемки?
— Мезат пробует их… Он подбирает людей, чтобы ехать в Бухарест снимать фильм… Договорился с кем-то из Бухареста, они хотят делать фильм о циркачах…
Петре обрадовался и снова с размаху ударил Савела по плечу.
— Значит, и мы поедем в Бухарест?
— Если он нас возьмет…
— Как Мезат может нас не взять? Нас-то? Ты что, с ума сошел? Да разве он найдет актеров лучше, чем мы? Мы знаем ремесло, ведь он сам нас научил.
— Он говорит, что имеет право отбирать, ему нужно взять в Бухарест несколько человек. Одних для цирка, других для театра с цирком и с голыми женщинами, третьих для съемок; эти станут киноактерами…
— Как бы там ни было, мы первые…
Савел молча кивнул. До сих пор он говорил неохотно, глядя в сторону. Он избегал смотреть Петре в глаза. Петре хотел сказать ему, что он не сердится, что «черт с ними, с деньгами, забудем о них». Все деньги следовало бы бросить в Дунай, чтобы остались просто люди, такие, как есть, с их дружбой, с их недостатками, с их любовью, — только люди, без денег. Правильно говорит Гарофицэ, что весь этот мир надо бросить в Дунай, весь этот мир корчмарей, попов и управляющих с их деньгами и всем прочим. Петре был просто вне себя, что не мог сказать Савелу все, что думал, но он ничего не сказал, боясь еще больше обидеть Савела.
Из-за повозки появилась улыбающаяся Дорина. Она подошла к Петре и погладила его по лицу. Петре покраснел — вокруг было слишком много ребят.
— Значит, едем в Бухарест? — сказал он.
— Вы говорили с Мезатом?
— Нет, о чем еще говорить…
Появился Мезат, в руках у него было несколько листков бумаги.
— Как поживаешь, Петре?
— Спасибо, хорошо… Когда едем в Бухарест?
— Ну, это мы еще посмотрим…
— Что посмотрим?
— Посмотрим, кто пройдет по конкурсу, — сказал Мезат.
Петре не понял, и Мезат продолжал:
— Если пройдете по конкурсу, поедете…
Петре думал, что он шутит, и рассмеялся. Но Мезат показал ему список.
— У меня пока записалось шестьдесят два человека… Вас записать?
— Конечно, если нужны формальности…
— Нужны, но еще надо уплатить взнос за запись. Сто лей.
Петре дважды провел рукой по подбородку.
— Да-а, — протянул он. — Ну ничего, удержите из зарплаты…