Министр снова сел в кресло и, вынув из нагрудного кармана батистовый платочек, вытер глаза. Яндак сидел насупившись. Не очень-то приятно видеть слезы на глазах мужчины, особенно если он тщетно просит вас о чем-нибудь. А когда вы знаете, что это искренние слезы, становится тягостно вдвойне.
Оба с минуту молчали. Потом Габрман снова заговорил:
— Слушай, Яндак, вот ты говоришь, что ваша информация о России…
Дикая ненависть к министру вдруг охватила Яндака. Не в силах совладать с собой, он встал.
— Почему ты все время болтаешь о том, что прольется рабочая кровь! Пулеметы капиталистов? Это ваши пулеметы! Власть в ваших руках! Долг социалистов обратить ее против буржуазии. Но ты, конечно, не сделаешь этого. Наоборот, ты хнычешь, что тебе придется стрелять в нас из этих пулеметов! И ты сделаешь это по приказу буржуазии! Тогда не причитай! Признайся, что ты телом и душой продался буржуям, и не строй из себя защитника рабочих!
Они стояли друг против друга, и Яндак бросал эти обвинения в лицо министру. В широко раскрытых глазах Габрмана он увидел удивление, горечь, скорбь.
— Я? — сказал Габрман.
— Ты! — был яростный ответ.
— Я хочу проливать кровь рабочих? Это ты мне говоришь, Карел?
— Именно тебе!
— Я? — И глаза министра снова наполнились слезами от этой незаслуженной обиды.
Яндак махнул рукой и зашагал по кабинету. «Нечего мне здесь делать и ни к чему весь этот разговор», — подумал он и быстро подошел к Габрману.
— Ну, будь здоров!
Габрман испуганно ухватил его за рукав.
— Нет, нет, Карел, не уходи, мы не можем так расстаться. Ты должен выслушать меня до конца.
И он снова заговорил. Яндак угрюмо слушал, злясь на себя за то, что остался.
— Обещай мне, товарищ Яндак, что вы ничего не предпримете в течение ближайших шести месяцев.
— Этого я не могу обещать. Полгода, потом еще полгода, а буржуазия тем временем укрепляет свои позиции. Окончательно укрепившись, она прогонит и вас, вы будете больше не нужны ей.
Министр погрустнел.
— Обещай мне по крайней мере, что ты подумаешь о моих словах.
— Это я обещаю.
— Так, так. Это очень мало, но все же лучше, чем ничего. Подумай о них, подумай, друг мой!
Яндак счел на этом разговор законченным и встал. Министр тоже. Он проводил гостя до дверей.
— Как поживает твой сын Ярда? — спросил он по дороге.
— Ему предстоит отсидеть две недели в тюрьме. Это вы его приговорили, — иронически ответил депутат.
У Габрмана вспыхнули глаза, он сжал руку Яндака.
— Это хорошо! В тюрьме он научится ненавидеть. Страдание закаляет человека. Он мне всегда нравился. Передай ему привет от меня и скажи, что когда за ним захлопнется дверь тюремной камеры и он увидит, что с ее внутренней стороны нет ручки, пусть вспомнит обо мне. Ты понимаешь, почему я говорю это? Такие вещи не забываются. И скажи ему, что только там он научится ненавидеть.
Яндак содрогнулся. «Неужели ты не понимаешь, — подумал он, — что Ярда научится ненавидеть тебя, Густав Габрман?»
Покачивая головой, он вышел в приемную министра. Два года прожили эти люди во дворце, меньше двух лет! И уже стали политическими мертвецами!
В приемной сидел чиновник министерства внутренних дел Подградский. Завидев депутата, он вскочил и поспешил к нему.
— А-а, господин депутат Яндак! Мое почтение! — Они обменялись рукопожатием. — Как поживаете, что поделываете?
Во времена Австро-Венгрии Гуго Подградский служил в министерстве в Вене и там встречался с чешскими политическими деятелями. Это был блондин лет сорока пяти, с английскими усиками, всегда элегантно, но не кричаще одетый, веселый, со светскими манерами; Яндак познакомился с ним еще в Вене. После переворота Подградский переехал в Прагу, они вместе кутили и даже перешли на «ты». Но теперь, когда отношения между рабочими и правительством становились все напряженнее, Яндаку было неудобно дружить с ведущим чиновником министерства внутренних дел. Впрочем, Подградский держался корректно: встречая Яндака на улице, он только вежливо здоровался и даже сейчас не обратился к нему на «ты».
— Загляните и ко мне, господин депутат. Я буду очень рад. Мой кабинет здесь в коридоре, в нескольких шагах… Прошу вас!
— Как-нибудь зайду.
— Зачем же как-нибудь! Зайдите сейчас.