Но случилось неожиданное: дело действительно дошло до судебного разбирательства, и в назначенный день и час в йозефовский окружной суд прибыли со своими адвокатами истец и ответчик.
Когда они вошли в зал суда, господин советник, покуривая длинную трубку, читал молоденькой секретарше анекдоты из последнего номера «Кавиара»{19}, и оба громко хохотали. На столе председателя стояла пустая бутылка из-под молодого вина, валялась недоеденная «императорская» булка и оберточная бумага с сальными пятнами от «императорского» мяса (так верноподданнически называют в Вене копченую лопатку).
— Привет! — сказал господин советник обоим адвокатам, подняв к виску указательный палец. — Привет, Розенбаум! — обратился он к ответчику. — Привет, Зеппль! — сказал он истцу.
Следует напомнить, что господин советник земского суда Визенбауер был также одним из лидеров христианско-социальной партии. Он взглянул на карманные часы:
— Неужели пора?.. Честное слово, пора! Представьте себе, пора!
В зал суда вошли два газетных хроникера.
— Привет! — поздоровался господин советник и с ними, добавив: — Ничего интересного, всего-навсего какое-то дурацкое собрание в Мариахильфе.
— В других судах тоже ничего, — ответили хроникеры, усаживаясь на места для прессы и вытаскивая блокноты, — мы подождем.
— Как вам угодно! — И господин советник, поскольку необходимо было соблюсти перед журналистами декорум суда, поставил трубку в угол и приступил к выполнению официальной процедуры: — Мицинка, пожалуйста, приберите немножко и принесите мне дело!
Секретарша поставила бутылку в угол, рядом с трубкой, бросила бумагу в корзинку и подала папку. Господин советник полистал бумаги и, как следовало ожидать, предложил:
— Сведем на мировую?
— О нет! — ответил адвокат старичка Ноови доктор Блох.
— О нет! — покачал головой адвокат Розенбаума доктор Гартштейн.
Судья посмотрел на них с некоторым удивлением.
— Вы-то почему? — обратился он к Гартштейну. — Вы что же, собираетесь доказать суду свою правоту?
— Да, представьте себе, господин советник, хотим доказать, — с достоинством произнес адвокат ответчика.
Эта остроумная шутка рассмешила господина советника. — Доказать, что старый Зеппль Ноови в семнадцатом столетии украл у графа Рюдигера фон Штаремберга двадцать миллионов?
— Мы действительно собираемся это доказать, — ответил адвокат.
К удивлению господина советника, журналистов в зале все прибывало, очевидно их предупредили о процессе честолюбивые адвокаты.
— Это что — всерьез? — хмуро взглянул судья на доктора Гартштейна.
— Совершенно серьезно.
— В самом деле? — Господин советник все еще не сдавался.
— В самом деле.
— Ну, а мне-то что в конце концов! — рассердился господин советник, отыскивая судейскую шапочку. — В таком случае мне наплевать, — проговорил он, напяливая ее на голову. — Так вот, значит, мы открываем… Стало быть, поступило исковое заявление… То-то и то-то, там-то и таким-то образом… — Монотонно зачитывая иск, господин советник земского суда окончательно перешел на серьезный, официальный тон. — Что вы имеете возразить?
Поднялся защитник ответчика доктор Гартштейн, поправил пенсне.
— Мы признаем, что господин Альфред Розенбаум, выступая на предвыборном собрании в «Золотом сердце Иисуса», округ Мариахильфе, употребил относительно господина Йозефа Ноови слова «старый негодяй и мошенник» и публично, в присутствии многих людей обвинил его в том, что он «украл у графа Рюдигера фон Штаремберга, защитника Вены от турок, двадцать миллионов крон»; и что «он владеет этой огромной суммой до сих пор, тайно храня ее в разных банках». Однако мы утверждаем, что слова «старый негодяй и мошенник» являются хотя и резким, но, несмотря на это, исключительно подходящим к данному случаю критическим определением действий господина истца, ибо господин истец Йозеф Ноови действительно украл у графа Рюдигера фон Штаремберга двадцать миллионов крон и тайно хранит их в банках. Просим досточтимый императорско-королевский окружной суд рассмотреть имеющиеся в нашем распоряжении доказательства истинности этого.
Журналисты обменялись недоумевающими взглядами. Потом уставились на адвокатов. Но те сохраняли совершенно серьезный вид. Господин советник приоткрыл рот, а журналистская братия украдкой переглянулась: кто же сошел с ума — они или императорско-королевский суд? Это двадцать миллионов крон не произвели впечатления только на Мицинку; дописав в протоколе фразу, она собралась пококетничать с корреспондентом «Райхспоста»{20}, но на сей раз — безуспешно.