Ганеле еще ни разу в жизни не ездила на автомобиле, и езда по Большой Остраве очень увлекла ее. Может, с кем-нибудь другим она боялась бы немножко, но у руля сидел Иво Караджич.
Они доехали до конечной трамвайной остановки.
— Большое спасибо, — в восхищении сказала она. — Это было чудесно.
Но машина продолжала мчаться дальше.
— Нет… нет… господин Караджич, прошу вас.
— Еще немного.
— Нет… Когда же я вернусь?
— Ну, вернемся вместе, Ганичка.
— Когда?!
— В понедельник утром.
— Вы с ума сошли!
Она даже подпрыгнула на сиденье и ткнулась головой в полотняный тент. Караджич засмеялся, а желтый автомобильчик все летел вперед.
— И вообще, как вы разговариваете со своим тройным начальником? Впрочем, мама тоже так со мной говорит. А я ее люблю еще больше, чем вас. А это кое-что значит… Только ни-ни, не держите меня за рукав, Ганка. А то вон черешня — трах! — и попадем с вами к Аврааму. Это просто похищение, самый элементарный случай похищения по всем правилам и с осложняющими препятствиями.
— Куда мы едем? — тревожно спросила она.
— В Прагу.
— В Пра…?
Мимо бежали заснеженные поля, проносились деревни, и маленький автомобиль вбирал в себя дорогу, словно макаронину.
Ганеле не знала, плакать ей от злости или смеяться. Но не успела она решить, — еще какая-то деревушка осталась позади.
— Я ведь еду, в чем выбежала из «Мыслителя», — сказала она полушутя, полусердито.
— Эх, Ганка, — засмеялся он, правя рулем, — на это в Праге никто не обращает внимания.
Желтая спичечная коробка, мчавшаяся по дорогам Северной Моравии, отнюдь не была гоночной машиной, но в Поляне привыкли к гораздо меньшим скоростям, чем та, какую способен был развить автомобиль фирмы «Дуб и Арнштейн», и Ганеле езда казалась каким-то сумасшедшим полетом: Орава, Брюнталь, Шумперк… Радость движения… Справа — снежные горы, слева — поле, непривычные деревни с белыми каменными домиками, леса, которые исчезают — не успеешь к ним подъехать, легкий испуг на поворотах, потом в Градце на вокзале поздний обед — с веселыми взглядами Караджича и поглаживаньем Ганелиной руки, — потом опять поле, равнины, все больше обгоняющих автомобилей и все меньше улепетывающих с дороги кур, и вот уже — дымовые трубы пражских предместий… Ну, долго ли это могло длиться?..
В Прагу приехали в пятом часу. Он поставил машину в гараж, взял чемодан, и они поехали на трамвае в гостиницу. Но что там творилось! Какие-то люди в золотых фуражках, а у лифта шут весь в красном. Ганеле ни за что не вошла бы в кабинку, но здесь она была у них в руках. Кроме того, она решила держаться совершенно спокойно, не выдавая своего удивления даже взглядом.
У нее в комнате он сказал ей:
— Ганичка, подождите меня немного. С полчасика! Я должен кое-что устроить в Праге.
Через полчаса он постучался к ней в дверь. Вошел с каким-то серьезным видом и сразу, еще на пороге, начал:
— Послушайте, Ганка, мы ведь платим вам бешеные деньги. В общем крон четыреста пятьдесят в месяц. Сколько вы могли бы уделить из этой суммы?
— На что?
— Сейчас объясню. Я уже неделю схожу с ума по «Кармен» и очень хотел бы показать вам Национальный театр. Но, понимаете… вы одеты, конечно, как всегда, с большим вкусом, Ганеле, но я ведь вас знаю: если вы увидите там каких-нибудь женщин с голыми спинами, то из полянского самолюбия сбежите от меня, как тогда у ресторана из-за искусственных цветов. По-моему, вы должны купить себе каких-нибудь платьев. Так сколько же в месяц: двадцать, тридцать?
Она, разумеется, сразу поняла его хитрость.
— Нет, — сказала она, покраснев.
— Ну, конечно, нет! — рассердился он. — Это на вас похоже: отравить мне радость.
Она подошла к нему и ласково на него посмотрела. Потом пожала плечами и слегка покачала головой.
— Нет, господин Караджич, идите один. Я гляжу в окно; мне очень нравятся эти огни. Я еще никогда не видала таких красивых. Лучше я похожу по улицам и подожду вас.
— Вы с ума сошли! — воскликнул он. — Это вам не Острава. Неужели вы не слышали: если здесь женщина выйдет на улицу одна, без мужчины, ее сейчас же заберет полицейский? Ганеле, клянусь, я буду брать с вас каждый месяц понемногу.
И тотчас оказалось, что платья уже здесь. Даже целых пять — на выбор. И туфли тоже, и красивое пальто, и чулки, и шляпка, и вечерняя нарядная сумочка с пудреницей, с платочком, и несессер.
— И действуйте, действуйте! — проворчал он, уходя. — У нас не так уж много времени.
Как Ганеле любила красивые вещи!
Она все рассмотрела, перетряхнула, — потом, погрузив в них голову, прошептала: