Чу, не Ганелин ли голос?
Наступило молчанье… Потом упало еще несколько слов. Как будто важное уже сказано и больше не о чем говорить. Как среди родственников, перед которыми стоит неблагодарная задача утешать на похоронах застигнутую горем семью.
Ну, конечно, это голос Ганеле!
Она отвечала какому-то высокому сопрано, — верно, приятельнице.
Но большое значение имело и очень успокаивало Иво Караджича то, что не было слышно ничего другого: ни злобного пыхтенья, ни криков боли, ни рыданий — ничего, что говорило бы о насилии.
«Сумасшедший! — прозвучал в мозгу его голос матери. — Позволяет себе устраивать в чужой деревне явные сумасбродства! Служанка, читающая в постели бульварный роман, умней: она верит нелепостям до последней страницы, но прочла — укрылась одеялом и заснула… А он изображает сыщика!.. Глупый!»
Но через минуту он действительно попал в дурацкое положение.
На галерее скрипнула половица, послышались осторожные шаги.
Что делать? Галерея шла только вдоль трех стен дома, и он стоял как раз у третьей. Спрыгнуть в сад? Но шум падения привлек бы внимание. Оставалось только поскорей забиться в угол, в самую тьму.
Появился какой-то паренек.
Он шел на цыпочках, но уверенно, как к себе домой. Вот он подошел вплотную к Иво Караджичу, вскочил на перила галереи. На колени скорченному Караджичу посыпался снег. Мальчик, согнувшись пополам, как складной нож, и упираясь ладонями в стену, стал смотреть сверху, сквозь щель, в комнату. Ясное дело, он тут лучше ориентировался.
Иво Караджич проклинал все на свете. Он понимал весь комизм этой осторожной, тихой ругани человека, сидящего на корточках с холодной снежной глыбой на коленях и раскоряченным мальчишкой над ним. Он смеялся над собой. Сколько же времени эта голенастая жаба будет стоять наверху?
Мальчишка стоял долго. Наконец, отполз. Осторожно прислушался на углу, не идет ли кто.
Через минуту Иво Караджич тоже ушел.
— Какой-то парнишка подходил к дому, — сообщил ему Иван Мадярчук за забором. — Теперь ушел. Я его не узнал, да по всему видно — Бенци Фукс.
Все это, кроме имени, Иво Караджич уже знал.
Повалил такой густой снег, что дом Шафара исчез из глаз. Улицу быстро занесло; снег падал большими хлопьями, ложась легко, как бумага.
Иосиф Шафар долго не возвращался. Прошел час. Полтора. Из дома вышли четыре обмотанные платками женщины, которых нельзя было как следует рассмотреть из-за метели. Значит, одна из ночных посетительниц осталась у Шафаров; Иван Мадярчук по росту определил, что это, наверно, Файга Каган.
Наконец-то!
На белой дороге вынырнул из снежных хлопьев Иосиф Шафар. Он был весь в снегу и устало волочил ноги. Но шедший рядом с ним закутанный по-бабьи мужчина в длинном плаще, с повязанными вокруг шеи и поверх шапки платками, шагал еще медленней.
— Кто это с Шафаром? — шепнул Иво Караджич.
— Старый Мордхе.
— А кто он?
— Еврейский святой.
Мордухай Иуда Файнерман в самом деле шагал с большим трудом, а когда стал подниматься по жерновам, Иосифу Шафару пришлось его поддерживать. Было слышно, как они стряхивают на галерее снег с башмаков; потом покрытый снегом дом поглотил их.
Удивительный дом, куда люди сходятся по ночам.
Бело-черная ночь таяла. Сменялись облепленные снегом караульные, уходили греться у горячей печи в москалевой хате, разувались, сушили портянки и ложились на два часа, где придется: хата была полна мужчин, женщин, детей. Крестьяне уже знали, в чем дело. Нет, ловят не шпионов. Ловят девушку. И они смеялись: «Неужели он думает, что евреи отдадут ее ему?» Окончательное мнение их об Иво Караджиче целиком совпадало с мнением его матери. Иво Караджич всю ночь провел на ногах. В хате Москаля такая духота, так жарко, столько блох! Он заплатил крестьянам и раздал им все свои сигареты.
Чуть свет, когда можно было думать, что теперь уж Ганеле не увезут, если не увезли ночью, он расставил последних караульных, оставляя первые следы на выпавшем за ночь снегу, и пошел к Фуксам — не для того, чтобы спать, а чтоб хоть погреться, вымыться и побриться. Ему было немного стыдно за то, что он поднял в деревне такой переполох, но он оправдывал себя тем, что это оказалось полезным: теперь он по крайней мере знает, где Ганеле.
Дом Фуксов был еще заперт; но не успел он постучать, как Сура в халате открыла ему.
— Господин был так долго в гостях? — невинным тоном спросила она.
Она уже все знала.
Какая сенсация!
«Гой? — думала она, провожая со свечой Иво Караджича в его комнату и поглядывая искоса на его огромный нос — Это гой?»