— Плюю я на демократию, которая разрешает эксплуатировать и мучить детей! — крикнул Тоник.
После такого ответа настроение толпы сразу изменилось.
— Это что ж такое, он оскорбляет республику? — нервно воскликнул молодой человек с портфелем подмышкой.
— Неслыханная наглость! — рассердился старичок, раньше державшийся в стороне, и протолкался поближе.
— А, вот он что за птица! — сказал господин в светлом клетчатом костюме. — Вы, наверное, большевик?
— Да, я большевик, — вызывающе ответил Тоник.
В толпе мрачно засмеялись.
— Ах, вот как! — злобно крикнул кто-то, а дама, которая раньше смеялась над мальчиком, взвизгнула:
— Он большевик! Вы видите, он большевик!
Толпа вокруг Тоника заволновалась. Эти мелкие буржуа, никогда не видавшие большевиков, каждый день читали о них в газетах всяческие кровавые небылицы, а по воскресеньям слушали пошлые куплеты в кабаре. Впервые встретив большевика из плоти и крови, они вспомнили все ужасы русской революции, расписанные буржуазной печатью: …расстрелы в подвалах револьверной пулей в затылок и погребение заживо в выгребных ямах; графини, поджариваемые на раскаленной плите, и перчатки из человеческой кожи, содранной с рук юных кадетов. Комиссары, обезумевшие от убийств, заказывают себе на обед жареного младенца, сына не угодившего им начальника станции…
Обыватели, стоявшие в толпе, уже представляли себе еврейское засилье, общность жен, княгинь в лохмотьях, оскверненные храмы, гибель и распад культуры, разграбленные музеи, полотна Тициана и Корреджио, повязанные каменщиками вместо фартуков, уничтожение всех почтенных граждан и захват их имущества убийцами, ворами и евреями. Разумеется, большевики погубили бы Чехословацкую республику!
Из круга, сомкнувшегося около Тоника, какой-то столяр с Бальбиновой улицы закричал:
— Не выпускайте его! Сходите за полицией. Постовой! Постово-о-ой!
Двое юнцов, вдруг объятых жаждой деятельности, выскочили из толпы и помчались в полицейский участок с такой быстротой, словно спасали свою жизнь. Вдогонку им, щелкая подметками по тротуару, побежал еще один доброволец.
Страх за свое добро заставил тревожно забиться сердца людей, окруживших Тоника. Это была боязнь лишиться новой американской печки, на которую ее обладатель три года копил деньги и, наконец, в прошлом году водрузил эту печь у себя в столовой. Это был страх за вишневое шелковое комбине жены, страх потерять восемьсот пятнадцать крон сбережений и проценты, которые наросли за текущие полгода в сберегательной кассе города Праги.
Обывателям уже мерещились евреи, немцы, гибель республики, расстрелы у стены и варвары в награбленных лаковых ботинках, зашнурованных лавочным шпагатом…
— Не выпускайте его, не выпускайте! — шумела взбудораженная толпа.
Дама, которая раньше смеялась, взвизгнула, словно в погоне за кем-то:
— Держите его! Не пускайте!
И когда толпа уже начала затихать, дама, словно спохватившись, стала продираться вперед, локтями расталкивая людей:
— Обыщите его! Обыщите его, нет ли при нем чего-нибудь запрещенного!
Двое молодых людей, готовые ее послушаться, подошли ближе к Тонику, но тот принял оборонительную позу и, блеснув глазами, крикнул:
— Только попробуйте!
И молодые люди остались на месте.
Тоник отнюдь не проявлял намерения скрыться. Он стоял, волнуя толпу своим присутствием и сдерживая ее смелым, бесстрашным взглядом. Толпа росла, но около тележки все еще был пустой круг, напоминавший воздушный пузырь в бутыли с сиропом. В этом кругу стояли Тоник, лавочник, мальчишка и гладко выбритый господин в очках и светлом костюме, который явно пользовался здесь авторитетом.
Лавочник утирал нос и говорил этому господину:
— Знаете вы, сударь, во что мне обошлись эти копчушки? Я еще даже не рассчитался за них и ломаю голову, где взять на это денег. А вчера он мне разбил бутыль с маслом.
— Нет, нет, — помахивал рукой очкастый господин, — все равно бить мальчика нельзя!
Лавочник наклонился к мальчишке, взял его за плечо и подтолкнул поближе к господину.
— Ну-ка, скажи господину, плохо тебе у меня живется?
Мальчик отрицательно качнул головой.
— Хорошо я тебя кормлю?
Мальчик кивнул.
— Бью я тебя?
Мальчик снова покачал головой.
— В этом мы только что убедились, — усмехнулся Тоник.