— Чойнхору ордена не хватает. Если б от него зависело, всю грудь бы увешал.
— Вот пес, небось прифорсился, когда свозил в аймак сокровища Чултэма-бэйсе. Успел-таки! — не забыл вставить свое слово Шорню, попыхивая неизменной махоркой.
Появился и пьяный в дым лама Гэлэгбал, перепугавший своим велосипедом лошадей у коновязи. Собрание переполошилось, и тогда сомонный дарга позвал помощников и приказал удалить баламута.
Все началось с пения. Перед шатром вышли пятеро девушек — все в одинаковых серых дэли, в красных косынках. Они исполнили две песни — «Монгольский Интернационал» и «О МОПРе», — которым их обучила Сэмджид. Пели на бурятский мотив, не совсем слаженно, но слушали их с интересом. Балджид сидела с несколькими своими подругами-сверстницами. Она рассеянно слушала и шутки их по адресу Чойнхора, и мнения о выступлении самодеятельных певиц. Ее занимали собственные мысли. В них был Чойнхор, его любовь к ней, сватовство… Много пришлось пережить из-за него несколько лет тому назад. Тогда она считала его единственным, с кем, возможно, было бы в жизни хорошо. А теперь вдруг стало казаться, что он, наверное, был бы ей в тягость. Откуда это? Из-за Баатара? Из-за того, что он завладел ее сердцем? И с Баатаром ей еще не все ясно. Скорее всего, это невинная детская игра. Ненадолго… Она была далека от мысли, что, разбив детское сердце Баатара, может довести его до беды.
После пения председатель Дунгар выступил с докладом. Говорил он долго. Все, о чем толковал, было заимствовано в основном из газет, люди же думали: раз уж он человек умный и истинно революционный руководитель, то, значит, сам дошел до всего, что говорит. После собрания началось застолье. Столы накрыли в юрте, отобранной у бэйсе. Еды и напитков было вволю — тоже перепало из запасов Чултэма. Дунгар, как распорядитель пиршества, потчевал каждого входящего, настойчиво приглашая досыта поесть и выпить.
Ему вдруг вспомнилось другое застолье — пять лет тому назад во дворце у Джонон-вана. Кто бы среди халхаских нойонов мог предположить, что имущество их конфискуют, а Дунгар-гулба вступит на путь революции, будет вести застолье уже как председатель артели. К прошлому возврата нет. Мы при новой власти занимаем почетное место, и пусть судьба будет к нам милостива. Нужно только помочь ей — быть во всем благоразумным и осторожным. «Со слепым и земля слепая, с хромым — хромая». Думая об этом, Дунгар испытывал удовлетворение самим собой и с какой-то жалостью смотрел своими хитрыми желтоватыми глазками на людей. Чойнхор пропустил несколько рюмок архи и теперь шумно требовал веселья:
— Какое застолье без песен, без музыки! Зовите сюда девушек! На собрании спели свой «Интернационал» — это правильно. А за угощением давайте вспомним песни предков.
Люди одобрительно зашумели, как будто только и ждали таких слов. Одна из девушек, подававших еду, робко заметила:
— Кто из нас поет лучше Балджид?
Тут же все загалдели: «Балджид, Балджид нужно позвать!» Лучшей певицы — дочери Дунгара — поблизости не оказалось. За ней хотели бежать, но кто-то сказал, что она с подругами ушла на речку, и поиски прекратились: где же там на речке искать? Да и других певцов найти было нетрудно. Одному только человеку непременно хотелось видеть Балджид — это был Чойнхор. Здесь, на празднике, он намеревался переговорить с ней о многом. Другого, более удобного случая не предвиделось. Праздник, так радостно открывающий новую жизнь, казался ему символическим предзнаменованием их будущего союза.
Под шум и гам застолья Чойнхор незаметно вышел из юрты. Около оборудованных китайцами в тени прилавков с едой и товарами толпились люди. У красной юрты дети и несколько взрослых слушали патефон. Слонялись, приставая к людям, успевшие захмелеть пришлые тунгусы… Чойнхору показалось несколько странным, что девушки ушли купаться на речку. Неожиданно мелькнуло подозрение: нет ли тут какого обмана? Побродил там и сям; вроде бы все сверстницы, подружки Балджид, были здесь. С кем же она ушла? Купив у китайца сигарет, он сел на коня и отправился к реке. В излучине Балджа на берегу стоят редкие старые тополя, кое-где раскинулся боярышник. Ребята, бронзовые от загара, прыгают, кричат, плещутся голышом в воде, поднимая радугу брызг. Повыше заросли становятся гуще, там начинаются настоящие дебри черемухи, боярышника, серебристой ивы. Если девушки задумали купаться, не иначе выбрали место там, в кустах. Но почему-то Чойнхору не верилось, что Балджид отправилась купаться. Грустный, брел он по берегу. В этом году прошли хорошие дожди, и все вокруг благоухает: трава, цветы, листья источают пьянящий, пряный аромат. Скоро сенокос. Сена, пожалуй, будет вдоволь. Женюсь на Балджид, и выйдем вместе на такой, как здесь, у Балджа, луг, да как пойдем рядом, плечо к плечу, косить! Радость-то какая огромная! За день намаешься, устанешь… К вечеру перед палаткой у открытого полога огонь разведем, сварим чего-нибудь, тихо поговорим о том о сем, а то и просто помолчим… Что может быть лучше…