Конь что-то почуял и насторожился. Чойнхор пристально посмотрел в сторону берега и сквозь чащу разглядел силуэты двух сидящих рядом людей. Он остановил коня. Бросилась в глаза желтая-прежелтая одежда. А ведь у Балджид из ворота дэли тоже выглядывала желтая рубашка… Так и есть, она! Кто же с ней рядом? Чойнхор спрыгнул с коня, бросил поводья и, крадучись, подошел поближе. Неужто Баатар? Этот мальчишка?! В первое мгновение он глазам своим не поверил. Нет, они сидели не просто так. Балджид распустила косу, а Баатар… Баатар обнимал ее, целовал, ласкал. Чойнхор едва не взревел, как раненый медведь. Грязная тварь! Греховодница! Куда только стыд подевала? Из какого семени ты на свет явилась? И этот еще щенок! Разомлел, недоносок, под чарами старой бабы. Как же все это? Людей постыдитесь! Беззвучный вопль рвался у него из груди, в глазах потемнело, он готов был в бешенстве грызть землю, деревья. А те двое забылись совсем, словно одни во всем мире. «Как же быть, что делать?» — растерянно думал Чойнхор; ему хотелось броситься на них, убить, но он не в силах был сдвинуться с места…
Лишь поутру, на второй день праздника, Чойнхор, выйдя на поляну, немного поостыл. Вечером, взбешенный, прискакав с реки, он хотел рассказать Дунгару, как дочь его там купается, как забавляется, но потом передумал — стоит ли поднимать скандал. А может, решительности не хватило. Молча выпил архи и ушел из-за стола. Чойнхор ходил из юрты в юрту, из шатра в шатер и пил там все подряд — русскую водку, монгольскую, китайскую, архи, смешивал все, что подносили. Не помня себя, забыв, что он заместитель председателя, упился в стельку, как последний пропойца. А теперь чувствовал себя премерзко. Выходит, и жизнь ему ни к чему… Чойнхор поплелся к шатру сомонного начальства. Все они, похоже, давно поднялись. У стенки стоял таз с остатками воды, он умылся. Лица у сидевших в гостевой юрте были огненно-красными. Чойнхора поразило, что среди них сидел и Чултэм-бэйсе, тоже навеселе.
— Ну, сынок, неимущий арат, поприветствуй Чултэма. Мое имущество перешло колхозу, так что и мне, поди, не возбраняется побыть на празднике, попировать с вами. Вишь, ты теперь тоже начальство. Одинок вот только. Да-а, собирал я, собирал свое добро — и теперь оно в руки умного начальства перешло. Пусть так. Иди же сюда, Чойнхор! Воистину пища хозяина не узнает.
С этими словами он налил полную пиалу водки и подал Чойнхору. Тот принял ее обеими руками, поднес ко рту и начал пить. Водка струйками текла из уголков рта, а Чойнхор тем временем силился понять, что произошло с председателем Дунгаром. Сидит, как, бывало, сиживал дзанги — управитель сомона, — раздобревший, самодовольный, и живот от смеха колышется.
— Сосед Чултэм, ты правильно сказал. Так устанавливается революционная справедливость — нет привилегированных, нет униженных. Я тоже когда-то заблуждался, да вот нашел выход. И ты правильно сделал, что приехал на праздник. В партийной газете писали — нельзя отталкивать человека, если он становится на сторону революции. Понимаешь? Ну, давай теперь вместе попразднуем, вместе повеселимся. Что, если нам устроить скачки рысаков, Чултэм? Потом ты же и величальное слово произнесешь в честь коня-победителя.
Чойнхор не переставал изумляться, его всего переворачивало: «Надо же, нашли общий язык. И Чултэм явился отведать мяса своего вола…»
Праздник развеял немного Чойнхора: весь день пришлось крутиться — организовывал скачки, собирал парней; пели бурятские песни на два голоса. Балджид, еще более похорошевшая, появлялась то там, то тут на своем саврасом иноходце в сопровождении подружек, и всякий раз, когда Чойнхор видел ее, в нем вскипал гнев — еще свидимся где-нибудь, от людей подальше! — но он не позволял своим чувствам прорваться наружу. Совсем неожиданно для себя решил повидаться вечером с Баатаром. Что это ему, спьяну в голову взбрело? Послал за Баатаром ребятишек. Тот приехал на большом упряжном коне. Наивный мальчик, утративший в огне первой любви чувство реальности, не знавший сейчас в своем сердце ничего, кроме счастья, думал, что Чойнхор позвал его по какому-то делу. Чойнхор велел привязать коня, а сам направился в рощу. Баатар сразу насторожился: что же, разве я не мужчина? «Да, да, ты мужчина», — заговорил в нем внутренний голос, и он невольно сжал кулаки.