— Как хорошо ты поешь, Сампил! — чуть слышно прошептала Кулан.
Мне показалось, что голос ее дрогнул, и я совсем смешался.
Ярко светило солнце. Мы поднялись на вершину горы. Понемногу разговорились. Я узнал, что Кулан росла, как и я, сиротой.
Спешились мы у обо. День был жаркий, и ветерок доносил до нас аромат хвои и листвы. Внизу, сверкая серебром, среди густой зелени петлял Онон. Кулан сняла с головы красный шелковый платок и белой нежной рукой несколько раз провела по лбу. Она пристально смотрела на меня, чуть заметно улыбаясь. Не знаю, что за мысли у нее были в тот момент, но мне показалось, что думает она обо мне, и думает что-то хорошее. Мной овладело волнение…
«Хоть бы Чингисхан немного задержался», — промелькнула у меня мысль.
— Сампил, ты что так смотришь на дорогу? — вдруг спросила Кулан.
— Чингис… — вырвалось у меня, и я невольно снова посмотрел на дорогу.
— Что?
Она, казалось, была удивлена. Я не знал, что ей ответить.
— Да Чингисхан… Нет, я не то хотел сказать…
Я залепетал что-то бессвязное и в конце концов рассмеялся.
— О каком Чингисе ты говоришь? — спросила она, все больше удивляясь.
— Да нет. Я хотел сказать: скоро дядя Цамба приедет.
— При чем же тут Чингисхан? — продолжала допытываться Кулан.
— Мне кажется, дядя Цамба очень похож на Чингисхана, — признался я.
— Да что ты! — Кулан покатилась со смеху. А потом с горечью сказала: — Да какой он Чингисхан! Если бы он был батором, как Чингис, то не стал бы бить свою жену. Сейчас уже, наверное, валяется пьяный в стельку. Хорошо еще, если этой ночью доберется до сомона.
Кулан глубоко вздохнула и легла на траву. В разрезе дэли я увидел ее колено; Кулан поспешно прикрыла его подолом. Она сорвала листик мятника, положила в рот и закрыла глаза.
Мне показалось, что она задумалась о чем-то. И вдруг она звонко рассмеялась и протянула мне руку.
— Помоги мне встать!
Я помог ей подняться. Какие мягкие, теплые были у нее руки!
Она вскочила на коня.
— Сампил, давай поскачем к реке. Там на берегу так хорошо… Ты не беспокойся, Цамба нескоро приедет. Поехали!
И она, стегнув иноходца плетью, пустила его под гору. Я быстро взобрался на свою клячу и пустился за ней.
— Сампил, спой!
Ветер надул мой старый дэли пузырем на спине, полы распластались, как крылья. Я запел старинную народную песню о сером соколе…
Мы добрались до реки. Кони едва переводили дух.
Кулан подъехала к старому броду и остановила своего коня в густых зарослях ивы, черемухи и боярышника.
Мы привязали лошадей к двум высоким осинам, сели и начали тихий разговор.
Я не понимал, что со мной происходит.
— Кулан, в наших краях нет женщины красивее тебя.
— Я красива не только лицом.
— Чем же еще?
— Догадайся.
— Какая ты счастливая!
— Нет, я вовсе не счастливая. Я оказалась во власти злого человека. Просто стараюсь скрыть от людей свое горе, вот все и считают меня счастливой.
— Кулан, ты не должна так жить. Ты не для этого создана. Брось Цамбу. Он не имеет права держать тебя силой. Уедешь — и он ничего не сможет сделать.
— Эх, Сампил! Вот если бы у меня был такой друг, как ты… Но ты такой робкий… Поцелуй меня…
Сидевшая на кусте серенькая птичка взглянула в нашу сторону, вытянув свою шейку, и, как бы удивившись, часто замигала своими черными, словно бусинки, глазками.
— Осенью, когда ты поедешь в аймак, я уеду с тобой, — задумчиво сказала Кулан, положив руки под голову. — Ведь там можно устроиться на работу. Я умею шить. На худой конец буду работать где-нибудь уборщицей. Правда, Сампил?
— Конечно. А я выучусь на тракториста или на шофера. Кулан, посмотри, какая хорошенькая птичка…
Когда мы подъезжали к новому броду, солнце начало клониться к горизонту. Вокруг царила тишина. Мы были уверены, что Чингис все еще пьянствует в Цаган-Тохое. Как мы были счастливы в те минуты! Кулан ехала, опершись о мое плечо, и тихо улыбалась. Я напевал ей песню о смелом, сильном соколе, а в небе нам улыбалось предзакатное солнце.
Вдруг мы увидели клубы пыли на дороге. Навстречу нам скакал всадник. Кулан остановила коня.
— Цамба едет! — чуть слышно прошептала она, указывая рукоятью на всадника.
— Откуда он мог взяться здесь? — растерянно пробормотал я.
Сердце у меня забилось так, будто хотело выскочить из груди.
— Он! Он! Это Цамба! Пока мы сидели в роще, он успел побывать в сомоне.