Пусть от станции только название,
только взорванный бомбами дзот,
битый щебень, песок да развалины,
но орешник-то все-таки тот!
Здесь работы – края непочатые,
лишь бы руки да пристальный глаз!
Так давайте про то напечатаем,
может, выдумка эта – про нас?
6
Мне не надо длиннобровых,
не встающих при звезде,
злых, завистливых чертовок,
ждущих выгоды везде;
Очерствелых, безразличных,
не хотящих жить, как все,
в вихрях слов и дел тряпичных
мчащих белкой в колесе!
Мне ж мила, чтоб бровки – тенью,
рот не крашен, волос прост,
голос – сам стихотворенье,
глаз сиянье – отсвет звезд;
Мне мила такая цаца,
чтобы с нею не дремать –
в помощь к тонущим бросаться,
в скользь упавших подымать;
Чтоб ходила, глаз не жмуря,
не кривила горько губ,
даже если в сердце буря,
даже если ветер груб!
7
Я сердце вверял
деревьям,
я жаловался
кустам,
и буря
рПевела ревмя,
за мною гонясь
по пятам;
и море
металось следом,
выхлестывая залив,
в ответ
моим мнимым бедам
парчу
по пескам расстелив;
и тучи
толпились скопом,
склубившись
над головой,
грозя мне
вторым потопом,
распоротой
синевой…
А все же
мне жаль разлуки,
когда,
чуть что-то шепча,
деревья
вздымали руки
сверх
моего плеча,
вершины
поднявши к высям,
указывали
в небосвод,
и целые тучи
писем
обрушивал
самолет!
8
О, если б был
такой бинокль,
чтоб
за пять тысяч верст
увидеть над собой
венок
кавказских
влажных звезд!
Ведь без бумаги,
без чернил
из света
и добра
тебя я,
нет,
не сочинил,
а взял
из-под ребра.
Так ты бездонно
далека,
так детски
хороша,
что над Кавказом
в облака
вплыла
моя душа.
9
У Блока также звезда была,
но не того созвездия:
она в туманах ночных плыла,
даря дурные предвестия.
И Маяковский о том тосковал –
зачем они зажигаются?
Зачем, повернувши небесный вал,
уходят куда полагается?!
Да все стихотворцы о том говорят,
но редко кто взглядом встретится.
А звезды горят себе и горят,
горят и горят, и светятся.
1959–1960
Из послевоенных книг
1945–1963
Весеннее человечество
1
Как звездочет
наблюдает планету
за миллионы миль, –
я изучаю действительность эту,
в вечность плывущую быль.
И открываются,
точно с подмостков,
будущего этажи;
сколько детей
превратилось в подростков,
юноши стали – мужи!
Я, окруженный
на острове звуков
морем немых времен,
слушаю говор выросших внуков,
лепет их юных жен.
И воскресает
передо мною
запах весенних садов, –
вечная юность
за пеленою
тучами сплывших годов.
2
Слабо и сладко
пахнут мимозы;
зыбко и зябко
бегут облака…
Все, что сдавили
и сжали морозы,
освобождает
солнца рука.
В гущу борьбы,
на весенней арене
тут еще впутался
ветер-пострел
в это всеобщее
непостаренье, –
кто там поверит,
что мир постарел?!
Скоро
набухнувших почек березы
выстрелит
радостная шрапнель!..
Гулко и влажно
кричат паровозы, –
это
весну выкликает апрель!
3
Весеннее человечество!
В подъем подымайся скорей,
очищенное от нечисти
угрюмых концлагерей;
от сумрачного палачества,
из рук у злобы тупой,
отбитое навек и начисто, –
раскройся душой и пой.
Пой песню окрепнувшей юности
на высветленном пути,
куда тебе силу
свою нести, –
как листьями шелести.
Пой песню победного племени
о славе старых знамен,
о светом пронзенной
темени
назад отступивших времен.
Чтоб в рощах
дороги асфальтовые
кружились
из края в край,
чтоб, дрожью весенней
прохватывая,
в зрачках отражался
май!