1941–1946
Новый май
Я сегодня в синем мире
встал, не узнавая дома,
словно что-то стало шире,
что-то ново, незнакомо.
Точно всюду стало чище,
стало радостней для глаза;
глянул – в окна бьют лучища,
синь сияет без отказа, –
То ли оттого, что вскрылись
реки ото льдов покрова;
оттого ли, что у крылец
лик земли открылся снова.
Точно сильный, добрый кто-то
в полный рост у каждой хаты;
это май стучит в ворота,
май, надеждами богатый.
Все, кто рад его приходу, –
сердцем чутки, кожей грубы, –
сквозь огонь прошли, сквозь воду
и сквозь медные трубы!
Их, таких, не запугаешь
злой реакцией цепною,
их, кто властвует лугами,
ширью вольною степною.
Пламя весен не затушишь
ледяных сердец лавиной,
хриплым голосом петушьим –
звонкой песни соловьиной…
Маю есть везде работа,
май встает в советском мире,
он стучит во все ворота –
открывайтесь, дескать, шире!
1946
Всему народу
Книги для всего народа,
вещи на размер страны –
вровень звездам небосвода,
в разворот морской волны.
И стихи писать такие,
чтобы – взлет, а не шажки,
чтоб сказали: «Вот стихия!»
А не просто: «Вот стишки!»
Чтобы пелись и читались,
признавались за родных,
чтобы ими все питались,
а не пятились от них;
Чтобы ими все гордились,
чтобы – глаз не отвести,
чтобы сами затвердились,
стали в памяти цвести.
Книги для всего народа,
вещи на размер страны –
по масштабу небосвода, –
вот что делать мы должны.
И стихи должны такие
быть, чтоб – взлет, а не шажки,
чтоб сказали: «Вот стихия!»
А не просто: «Вот стишки!»
1947
Сборщица водорослей
Женщина причесывает море
на рассвете много лет подряд;
ясные и сумрачные зори
с волнами без счету говорят.
Низко-низко наплывают тучи,
словно сны над бледною щекой;
водоросли собраны все в кучи,
женщине пора бы на покой.
Море здесь суровое, сырое,
но душа от этого бодрей, –
словно мать убитого героя
чешет пряди светлые кудрей.
Рыская, сверкая и мерцая,
море шепчет сказки старины….
Это – не царевна ли морская
век свой доживает у волны?!
1950
Четыре времени года
Из четырех времен в году
весна милей и ярче всех:
с полей последний сходит снег,
и почки пучатся в саду;
она не терпит зимних бурь,
она людей зовет к труду
и, как зима бровей ни хмурь, –
выводит на небо звезду.
Из четырех времен в году
лето светлей и жарче всех:
оно дает созреть плоду
и рассыпает свет и смех;
как хорошо, сбежав к реке,
остановиться над водой, –
кукушку слушать вдалеке
и видеть месяц молодой.
Из четырех времен в году
осень ясней и тише всех:
не слышно птиц, и на виду
последний вызревший орех;
но открывает небосклон
поляны, в иней серебря,
чтоб виден был со всех сторон
великий праздник Октября.
Из четырех времен в году
зима свежей и крепче всех:
она пруды кует в слюду
и заячий меняет мех…
А на салазках вниз с горы!
А шаг голландский на коньках!
А сквозь морозные пары
вечер – в колючих огоньках!..
1950
Зима
Прелесть утренней зимы!..
Дни стоят невыразимы,
снегу – хоть давай взаймы
всем другим бесснежным зимам.
Снег и снег, и ель в снегу –
в белых пачках – балериной,
снег зажегся не лугу
ювелирною витриной.
Иней мечет жемчуга,
ветка вверх взметнется тенью,
и осыплются снега
театральным привиденьем.
Белый прах провьет столбом,
чтоб развеяться бесшумно,
в небе еле голубом
все безмолвно и бездумно…
На оградах, на столбах
шапки криво вздеты набок,
будто выпивший казак
спотыкался на ухабах.
Этот воздух, этот вид
можно пить не без опаски:
он действительно пьянит
замороженным шампанским!