Фату из гиацинтов снял должно быть ветер с роз-ланит?
А то зачем же соловей все утро пел, порабощенный?
Боролось, в сеть волос попав, шальное сердце Саккаки;
Взглянув на томные глаза, оно поникло утомленно.
Что нам Лейли и Меджнун
Словно аят красоты — кудри на розах-щеках;
Равных не сыщет никто в ближних и дальних краях.
Взгляд твой у тысяч людей отнял бы душу навек.
Если бы жизнь не жила в сахарных этих устах.
Кудри и очи твои отняли ум у меня,
Бог путеводной звездой был мне на этих путях.
Что нам Лейли и Меджнун — повесть их ныне стара;
Новый рассказ обо мне ныне у всех на устах.
Что ж, если, гнет испытав, сердце рыдает мое —
Робок бывает мюрид в первых неверных шагах.
Коль на соперника я жалуюсь — ты не дивись.
Может ли нищий найти доброе в бешеных псах?
Раны излечит свои слабый бедняк Саккаки,
Если вниманье найдет в этих прекрасных глазах.
Смысл твоих дней уходит
При виде твоем в небытие душа всех людей уходит;
И кипарис, тебя устыдясь, с дороги твоей уходит!
Если я жизнь в слезах провожу и в горе, что странного в том?
Водь радость любая, коль век будешь жить средь бурь и зыбей, уходит.
Коль легкой походкой проходишь ты, мой разум мне говорит:
"Приди в себя и открой глаза! Ведь смысл твоих дней уходит!"
Ты хочешь, чтоб падали слезы из глаз, как звезды, блестя и горя;
Не так ли гадают, когда с небес звезды, ночей уходят?
Не хочешь увидеться ты со мной, не хочешь меня ты убить...
А жизнь моя, становясь с каждым днем темней и темней, уходит!
Глаза мои вечно, усталость забыв, льют сердца усталого кровь.
Ах, куда же былая приязнь двух старых друзей уходит?
Утренний ветер, как Саккаки, в душистые кудри влюблен, —
Но к вечеру он, становясь каждый миг слабей и слабей, уходит.
Глаза стали морем горючих слез
Глаза стали морем горючих слез, как я разлучился с моей отрадой.
При мысли о взгляде ее — луче — они раздробились, как в небе плеяды.
Укоры свои, невежда, оставь! Пусть я безумен, но как же мне быть?
Ведь эти кудри лишают ума — довольно на них единого взгляда.
Разлуки огонь сердце мне сжег, тело мое сгорело от бед —
Куда деваться несчастной душе, как утренний ветер повеет прохладой?
О зухроокая! Я — Муштари амбры волос, локонов — змей.
Если же я потеряю их, с тяжкой бедой не будет мне слада.
Злобный соперник! Ты сердце мое хотел клеветой от нее оторвать,
Но пусть даже в теле не будет души — будет лишь в милой моя услада.
Добрую славу Лейли храня, Меджнун не стал вонзать в себя меч,
Ибо толпа о безумье таком будет всегда посудачить рада.
Самое горькое слово ее сахаром будет тебе, Саккаки, —
Только б разлуки не было злой — этого невыносимого яда.
Уста ее спасают от тоски
Кто не раб твой, дорогая, — не достигнет высоты.
Счастье будет несчастливо, если госпожа — не ты!
Мне по сердцу стан твой стройный, а захид влюблен в тубу, —
Служат мерой человека, знаем мы, его мечты.
Нищего в лохмотьях видя, ты его не презирай:
Ты его души не знаешь небывалой чистоты.
О сковавшая кудрями тысячи рабов Лейли!
На меня гляди: Меджнуна стерты временем черты.
Ты наряд красы надела, он всегда тебе идет,
Ты султанша и шахиня прелести и красоты!
Милой стан — рождает стоны, кудри — гибель всем несут,
Очи душу убивают, не спасут ее щиты.
Взгляд лукавый проливает кровь бедняги Саккаки,
Но уста ее спасают от тоски и маеты.
Ты стройной сосною по саду прошла
Солнцем с луной светит твой лик, ты Муштари светлей.
Пери с ума от горя сошла при виде красы твоей.
Перед тобой месяц стоит — или в нем нет стыда?
Солнце востока, увидев твой лик, стало ночи мрачней.
Тополь с самшитом полны стыда, им не поднять головы —
Ты стройной сосною по саду прошла, их прямей и стройней.
Душу мою очи твои, кудри твои сожгли —
И от хайбарских гяуров ислам беды не видал страшней.
Пусть огорчает соперник меня, пусть проливает кровь —
Только б от милой бед не видать, их ведь снести тяжелей.
На сердце клеймо от черных волос и родинки черной ее, —
Как дерево уд, я горю, увидав мускус и амбру кудрей.