Еще ни одно желанье мое за всю не исполнилось жизнь,
Страдальца, подобного Саккаки, не сыщется средь людей.
Твои глаза Нарцисс прекрасный опьянили
Твои глаза, лишь раз взглянув, нарцисс прекрасный опьянили,
Закрыли рот бутоны, что со ртом твоим себя сравнили.
Когда я с сахаром уста твои сравню, гони меня,
Как муху, — ведь мои слова тебя невольно оскорбили.
С чинарой стан я твой сравнил — и разум мой меня стыдит:
Стан — это юный кипарис, чинару — годы отягчили
Набросив кудри на лицо, расстроила ты разум мой,
А убрала — твои лучи мой бедный ум совсем затмили.
Соперник, у твоих дверей меня увидев, псом завыл.
Дождусь ли я, чтобы меня от этих псов освободили?
Померкли солнце и луна, ланиты увидав твои, —
Черкесов, русских в бегство всех лихие тюрки обратили.
Когда пригубит Саккаки живой шербет любимых уст,
Он просит, чтоб мгновенья те, как вечность, бесконечны были.
В сеть кудрей ты влечешь
Хочет сердце мое, чтоб фисташковый рот мне заветную чашу поднес.
Ведь тоска по вину убивает народ, коль оно всем по сердцу пришлось.
Тот, кто хочет добиться свиданья с тобой, — как язык человека во рту:
Раз начав, он покоя не знает уже, проболтает всю жизнь он насквозь.
Из-за лика черных кудрей, как свеча, я смеялся и плакал, мой друг, —
По ночам я горел и заплакал навзрыд, когда утро огнем занялось.
Разве малый, царица, платил я оброк черным горем и вечной тоской?
Почему теперь хочешь предать ты раба и не слушаешь жалоб и слез?
Гиацинтоподобные кудри твои ветер с розовых сдунул ланит —
Я расстроен, растерян от этого был, сердце в небытие унеслось.
Коль миндаль и фисташка с глазами и ртом попытаются спорить, мой друг, —
Разломавши фисташку, миндаль расколи. Кто бы дерзость подобную снес?
В сеть кудрей ты беднягу влечешь Саккаки этой родинкой, что на щеке, —
Ведь, взглянув на нее, он свободою счел плен в сетях этих черных волос.
Кудри — это цепь безумца
Хоть огонь разлуки ум мой, душу, сердце злобно жжет,
Все ж душа свиданья сладость прозревает меж невзгод.
И хотя огонь разлуки сердце ранит, не щадя,
Но свидание на раны мне бальзам целебный льет.
Если милая проходит, говорят, я рвусь с цепей,
Нет, душа на части рвется оттого, что скорбь растет.
Захотелось мне, бедняге, путешествий по воде —
Ведь из глаз моих все время море горьких слез течет.
Если кудри рассыпаешь ты по розовым щекам,
То к душе огонь подходит и вздохнуть мне не дает.
Ты сказала: я безумец; что ж, с тобой согласен я;
Кудри — это цепь безумца, цепь его влечет вперед.
Верно: Саккаки безумец, кудри — это цепь его,
Иль он слон, что за индусом-родинкою вдаль бредет.
Живу я ныне в Междуречье
Газель, глаза твои увидев, почувствует, поверь мне, стыд,
Лейли. твои увидев кудри, заплачет, как Меджнун, навзрыд.
Царииа красоты, молю я: мне выдай милости ярлык.
Ужель навек согнуться "нуном" твой стан — "алиф" — рабу велит.
Живу я ныне в Междуречье, рыдая горько день и ночь, —
Вниз по щеке Сейхун несется, а по другой — Джейхун бурлит.
Ресницы стрелами своими мне в сердце беспрерывно бьют,
А брови душу мне терзают — она трепещет и горит.
Одну мечту познал я в жизни — весь мир широкий обойти.
Но небосвод препятствий горы на всех дорогах громоздит.
Ах, слава богу, враг не знает, как желт лицом я ныне стал —
Янтарь ланит стал ныне алым — ведь слез поток по ним бежит.
Должно быть, всех наук прекрасней наука нежная любви,
И Саккаки, в тебя влюбленный, стал в той науке знаменит.
В тревоге град сердца
Лицо увидавши моей дорогой, заплакала гурия, поражена,
Зухра увидала глаза дорогой — и вдруг в Муштари превратилась она.
Ланиты любимой — граната цветок — сожгли мою душу любовным огнем,
Душа моя амбровой родинкой той была, словно дерево уд, сожжена.
От гнета упорного злого врага истек бы я алою кровью давно,
Но здесь мне жестокость твоя помогла, и ею душа моя исцелена.