Саккаки стремится жадно к черным локонам твоим —
И безумьем, и несчастьем он насытится с лихвой!
Войска любви повсюду истребляют жизни след
Я убит ее очами, и от уст пощады нет;
Что же ты, Иса — владыка, где твой милосердный свет?
Взгляд нарциссов — глаз любимой — душу отнял у меня,
Что же ей все не хватает? Мне довольно этих бед!
Сердце бедное сгорело, тайны не раскрыв другим.
Пусть не ведает соперник, чем живу я много лет!
Ветер, твой пушок увидя, слово "мускус" произнес, —
Но молчит он перед всеми, дав молчания обет.
Зло влюбленные терпели от любимых дев всегда,
В них участья, снисхожденья отдаленных нет примет.
Спросишь ты: живется сладко ль в царстве сердца моего?
Знай: войска любви повсюду истребляют жизни след.
С камием схожая! Каабу сердца Саккаки разбить
Ты могла! Кто ж будет строить? Иль несешь ты только вред?
Строй беседы береги
Я во сне, ничтожный нищий, лик твой увидал — луну;
Я проснулся — вижу: месяц освещает вышину.
Я просил: дай благостыню слов твоих, но ты молчишь;
Нищему не дашь ты сахар — вновь просить я не дерзну!
Ты сказала: "Поцелую, если будешь умирать!"
Но душа к устам подходит — дай к твоим устам прильну!
Описание любимой я прочел вчера в стихах —
Только вздохи восхищенья нарушали тишину!
Я прошу: гони с пирушки ты соперника, мой друг!
Кто дружить с собакой будет, честь того пойдет ко дну!
Ты сегодня ж это сделай, строй беседы береги, —
Чанг и чагна с карнаем, знаешь ты, ведут войну!
Коль Хаджи Тархан владыка эту б услыхал газель,
Он дворец бы целый отдал за ее строку одну!
В свой полет любовный птица сердца мчится — не мешай, —
Коль Хума мои съест кости, все равно я упорхну!
Саккаки ты кровь простила, но на бедном нет вины!
Ты прощеньем убиваешь — в этом богу присягну.
Лицо твое в броне кудрей
Для сокола моей души душистый локон твой — силок,
Несчастный хочет улететь — не может высвободить ног!
Завидуя твоим щекам, тюльпан несчастный покраснел,
Увидя родичку, клеймом от зависти он сердце сжег.
Искал лицо любимой я — его нашел в стране кудрей,
В стране индусов попугай нашел отрадный уголок.
В саду с лицом любимой спор безумно роза завела;
Ты оборви ее и брось: кому от этой дерзкой прок?
На алой щечке прядь волос — на розе алый гиацинт,
Твой подбородок — яблоко, лицо — гранатовый цветок
Лицо твое, в броне кудрей, послало войско взглядов в бой;
Стрела — ресница, бровь как лук — и взгляд врага померк, поблек,
Всегда стремясь к твоим дверям, лил горько слезы Саккаки.
Зачем кипит в бедняге кровь? Уж лучше б он в могилу лег!
Иного не осталось
О глаза! Не плачьте! Крови у больного не осталось!
В теле крови от страданья векового не осталось!
Всякий потеряет разум, увидав глаза-нарциссы
И лицо прекрасней розы! Что ж, другого не осталось!
Ты лицо открыла — розу, ворот рвали все бутоны;
Тех, кто мог бы эту муку вынесть снова, — не осталось!
Ветер тронул кудри милой и достиг вершины счастья,
Что же мне подобной доли, рок суровый, не осталось?
Копи с морем загрустили, на мои глаза взглянувши;
Им ни жемчуга, ни лала дорогого не осталось.
Горе для себя мне нужно. Что ж других ты огорчаешь?
Как бы мне тогда, боюсь я, гнета злого не осталось!
Та целителы;ица-дева Саккаки убить желает.
Ныне смерть — одно лекарство, а иного не осталось.
Душу ранит мне напев
Есть ля кто, с ней красотою сходный?
Все стремятся к ней в тоске бесплодной.
Боль души достигла; смерть — спасенье.
Что ж, умру, любимой неугодный!
Полюбивши кудри и лакиты,
По ветру теперь брожу безродный.
Взгляд твой сразу всем напоминает.
Тюркского кинжала блеск холодный.
Песню милая поет по-тюркски —
Душу ранит мне напев свободный!
Никакое зеркало не в силах
Отразить твой облик благородный!
Саккаки! Печаль, тоска и гибель —
Пища для твоей души голодной!
В пучине горя пропадет