Говорю я ей это как бы между прочим, как бы вопросительно, и, одновременно, заостряю осиновый кол.
— А чего это ради человека гнать? — слышу я в ответ. Сдается мне, голос у Дины лукавый, а может, даже и слегка издевательский голос… — Притом, хорошего человека, — будто подчеркивает Дина.
— Как будто мало ему других девчонок…
— Это уж не моя забота…
— Ну, смотри… тогда я сам отгоню его, — бурчу я, все еще не поднимая головы.
— Ты? — удивляется Дина. Мне даже обидно, что она так удивляется: будто у меня ни рук, ни ног, ни головы…
— Я. А что?
— Очень интересно, — говорит Дина, — как это у тебя получится…
— Получится, — говорю я, ничего еще не придумав. Дина на мгновение смущается, но тут же спохватывается.
— Ведь какой доброхот!! Разговаривать не смей с другим-то человеком, да хоть и с Батыем… Ты кто мне? Мать или отец, чтоб приказывать?
— Не мать, — говорю я, осердившись и в смущении. — Но вот попробуй еще только… — предупреждаю я грозно, сгребая колья в охапку, и ухожу не оглянувшись. Последнее слово за мной — мне это важно сейчас…
А наутро в нашей бригаде произошло чепе. Так по-солдатски выразился Богдан Зенич. Чрезвычайное происшествие.
После ночевки стали собираться в путь, а храбрый наш ефрейтор Кави Батыев никак не может найти свой автомат. Боевое оружие, которым он должен защищать лошадей! И нас тоже!
Сначала Кави, сильно встревоженный, молча шарил один. Потом они, пошептавшись, зашныряли вдвоем с Богданом Зеничем. Потом в поиск включился и ночевавший с нами Ювеналий…
В конце концов ефрейторское несчастье стало общим достоянием, и вся бригада всполошилась. Дело-то нешуточное… За потерю боевого оружия по шерстке не погладят…
— Слушай, Кави, — соображает Ленька. — А может, ты его еще вчера выронил, в дороге, когда ехали?
— Ни болтай!! — кричит Батыев. — Вичиром на посту стоял, рука дирижал…
— Правильно, — извиняется Ленька, — было дело… Постой! — вспоминает он. — Да ты ж его выронил небось, когда это… в лес ходил, оправляться… Помнишь? Ты пошарь-ка в кустах, там твой пепеша лежит, не иначе…
Все хихикают, хотя положение, прямо скажем, не смешное.
А Дина сверлит меня отчаянным взглядом, прямо-таки сверлит. Вот те раз… А я при чем?
Снова шарим вокруг, и я шарю со всеми. Ищем на совесть, и я ищу на совесть. Не такая уж иголка, этот пепеша, куда он запропастился, проклятый?..
Отчаявшийся Кави и в самом деле идет в кустики. Дина о чем-то шушукается с Ювеналием, а тот сразу подходит ко мне.
— Федь, куда бы это пушка могла провалиться? — хитро щурится Ювеналий. — Не вы ли с Ленькой подшутили?
— Ничего себе шуточки, — говорю я.
— Значит, вы тут ни при чем? — намекает Ювеналий.
— Еще чего, — возмущаюсь я. — Делать нам нечего…
— Видишь, Федь, ехать ведь надо, а нельзя ехать, пока не отыщем — пропадет парень, если не найдем. И отправляться пора.
— Понятия не имею, — искренне говорю я. — Пусть-ка пошарит в Дининой бричке или где около… Он-то все возле Дины увивается, не там ли посеял…
Ювеналий улыбается в ответ. Потом он вместе с Диной ищет в ее бричке. И — надо же! — находят они злополучный автомат. Смотри-ка, угадал я.
Кави идет из кустиков, видит в руках Ювеналий автомат, бросается к нему, выхватывает, суматошно разглядывает и тискает, как любимое дитя… Он бесконечно счастлив, наш хан Батый. Но — и растерян. Изумленно смотрит на Дину, на меня, на Ювеналия… Не знает, что и подумать, совсем обалдел парень.
— Память у тебя, Батый, — качает головой Ювеналий. — То-то ты только эту бричку и охраняешь…
Вот молодец!
Дина фыркает и отходит прочь. Острословы бригадные зубоскалят. Но тут раздается зычная команда Мирон Мироныча:
— По коням!
И снова мы скачем вперед. У нас с Ленькой весело на душе. Мы перемигиваемся и хохочем, вспоминая, как хан шарил в кустиках… А другие пусть пошевелят мозгами — что и к чему…
Долго мы переправлялись через реки Иссу и Синюю — мосты были взорваны. А переправившись, вышли на землю России. Литва и Латвия остались позади.
Здесь солдаты покидают нас. Отсюда будем ковылять, как выразился Ювеналий, без охраны.
Между собой мы сговорились и решили сделать прощальный вечер с солдатами. Ведь парни старались ради нас, ночей недосыпали. И даже под пули попадали…
Вездесущий Ювеналий снова достал где-то немного водки, граммов по сто на нос.
— А закуска будет наша! — уверенно сказали гвардии ефрейторы, чем немало удивили нас.