Я велел Федосу спускаться первым. Но он, вытаращив глаза, дико закрутил головой: не пойду первым! Тогда я сам полез первым и, сколько мог, подстраховывал их.
В теплый вагон мы попали. Но до сих пор понять не могу — как.
Вагон был плацкартный, люди в нем ехали одетые поприличнее нас и почище. Но нас, с крыши, никто не прогнал. Проводница поворчала, но разрешила нам у титана погреть руки.
На станции по имени Шарья нас снова вытурили, — дескать, пусть поезд малость отдохнет от вас… Мы так и сяк объясняли — мол, нужно нам позарез скорее попасть в леспромхоз! Говорили про перегон. Про то, что теперь от нас судьба лошадей и людей может зависеть… Но разве докажешь? Денег нет, билетов нет, у контроля один разговор: «Поумнее ничего не могли придумать?»
А на дворе подморозило, градусов двадцать уже.
Оставил нас поезд. Грустными глазами проводили мы его.
Слоняемся по станции, закусываем хлебом да кипятком — помаленьку хлеба и — вволю воды. Гадаем, как бы нам скорее добраться до города Кирова…
Потом случайно узнали, что скоро в нужную сторону выходит товарняк. Часиков пять-шесть придется громыхать… Неужели замерзнем за пять-то часов? Не должны вроде…
А, рискнем!!
Мы влезли в железный полувагон: ни дверей, ни крыши, а по стенкам густо висит каменная пыль. И тронулись на ночь глядя.
Мы присели на свои котомки у передней стенки вагона, там не так задувало. И тесно прижались друг к другу, чтобы подольше сохранить тепло. Как слепые щенята, выброшенные на мороз… Трясет — будто по ухабам, а мы теснее жмемся, жмемся…
Федос первым захныкал — ноги мерзнут. Его кирзачи не раз уж ощеривались, латка на латке.
— Пляши, — говорю я ему.
Конечно, настроение у Федоса не танцевальное. А куда денешься — пляшет. Через полчаса и Ленька ударился вприсядку. А я пока посмеиваюсь. Мои ноги еще не зябнут: трофейные ботинки, которые я купил у гвардии ефрейтора Богдана Зенича, крепкие и тепло держат.
Но у меня начинает зябнуть спина. Пальтишко Ионаса промерзло насквозь. Я надеваю свою котомку и тоже начинаю плясать, разминая плечи, поеживаясь… Комический танец в полувагоне…
Часов ни у кого из нас не было. В раскаленном от холода железном ящике время будто остановилось. Грохочем, раскачиваемся, пляшем — а время стоит. И одежонка наша, и обутка вроде бы все тоньше становятся. Прожигает нас морозом насквозь. И вот наступает минута — будто бы на нас вовсе не осталось одежды, будто голые мы. Мы дико скачем, мы дубасим друг дружку, но никак не согреться, руки-ноги одеревенели, конец нам.
Федос совсем обессилел, не может больше прыгать. Он верен себе, как всегда в худую минуту начинает ныть: вот, не хотел садиться в такой-то вагон, вас черт понес… Мы с Ленькой спорить не стали, а взяли его в оборот — мнем его, растираем, тумаками его — чем только не грели… Как только у Федоса ребра целы остались?!
Когда поезд остановился — мы сначала даже не поверили. Ну, думаем, вылезем — и будь что будет! Не поедем дальше на этом катафалке. Надо выбраться как ни есть. Иначе — хана нам всем, не доберемся. Поезд стоит. Выбираемся — видим, город. Приехали…
Окоченели почти до смерти. Ну, самая малость еще оставалась. Из этой последней малости дотащили Федоса до вокзала, волоком. И набросились на кипяток!
Оказывается, до чего ж славная вещь — кипяток… Простой кипяток… Пил я его своей кружкой, той самой, залатанной дробинкой, и оживал. Каждая жилка, каждая клеточка жадно вбирала тепло, а я все пил и пил, все подбрасывал себе внутрь топлива…
Но Федос наш окончательно занемог. Его залихорадило, даже есть не может. Повели мы его в амбулаторию. Тетка там осмотрела, говорит: простыл Федос. И сильно отощал. Защитные, говорит, свойства организма сильно подорваны.
Это мы и без нее знаем.
Дала порошков. Говорит, неплохо бы ему полежать. А лежать некогда — ехать нам надо дальше.
Мы, все трое, подошли к настенной карте (висела в амбулатории) и начали совещаться. Глядим, коми-земля наша огромной глыбой уткнулась в Россию по эту сторону Уральских гор. И острием ее как раз является наша Сысола-река, хвостик Сысолы даже выходит в Кировскую область. Прав оказался Мироныч, — напрямик-то близко, вдвое ближе того пути, по которому летом ехали, через Котлас. Только по этому короткому пути никто из нас не ездил никогда. Да и вообще — голые здесь места… Особенно пугал нас пустынный волок между Кировской областью и Коми Республикой. А вдруг там никакой дороги нет вообще?
— Пешком-то я не дотяну далеко, — сомневается Федос.