— Сам думай, — говорит ему Ленька сурово. — Не дотянешь, оставайся здесь, в больницу ложись. Мы ж тебя на руках не понесем, столько-то верст…
Но Федос не хотел оставаться в чужом городе.
Мы сели на поезд. Сошли на станции Яр. Отсюда уходила короткая ветка на север, в нашу сторону. По ней, как сказали нам, лес вывозят.
Здесь нас поразил местный говор. Половину слов жители произносили по-нашему, по-коми. Непонятное залопочут, а потом опять наши слова ввернут. Что за чудеса… Спросили. Мы, говорят, удмурты. А мы, говорим, коми морты…
Надо же, а я ничего и не знал про удмуртов.
Без особых приключений, только очень медленно, добрались мы до конечной станции — Рудничного. По всей дороге много солдат-охранников с винтовками. К нам даже разок придрались, подумали — не бежим ли мы откуда… Но когда через копоть и грязь получше разглядели наши лица, выпустили: дескать, вы помоложе наших гавриков. У нас, мол, народ посолидней.
Все бы хорошо, только вот Федосу хуже и хуже становится. Говорит, никак не могу согреться. Не знаю даже, как мы с ним волок перейдем…
На наше счастье, в Рудничном подвернулась попутная подвода, тетка привозила сено и порожняком возвращалась. Ну, мы и напросились — мол, товарищ вот простыл, помоги. Она придирчиво нас обсмотрела, но взяла. Правда, мы с Ленькой почти и не сидели в санях, все больше бежали.
Поля здесь широкие, ровные, теперь под снегом. Не сравнить с нашенскими косогорами. Говорят, хлеб у них хорошо родится. Мама, — теперь я вспомнил! — мама же моя, когда еще жива была, куда-то сюда и ездила выменивать на хлеб отцовский костюм да швейную машину…
А я еще сомневался, пройду ли волок. Пройду! Раз уж мама прошла, я-то обязательно пройду.
У тетки, нашей возницы, и заночевали. Я отдал ей свои трофейные ботинки, взамен получил старые коты. За ботинки она хорошо накормила нас и дала еще ржаной каравай на дорогу.
Где пешочком, где на попутных подводах, когда сытые, а чаще голодные, за двое суток мы притопали из Рудничного в последнюю деревеньку Кировской области — Монастырку.
Попросились на ночлег к одному старику. Интересный такой дед! Бородища — веником, волосы на голове все целы, даже кучерявятся. Никогда не встречал таких стариков! Лицо свежее, румяное… Но, чертяка, скуп оказался! Ужасный скупердяй!
Мы голодные-преголодные, а он и не предлагает ничего. Даже чаю.
Что бы ему загнать? Может, пальтишко, подаренное Ионасом. Но боязно все-таки… Вдруг да придется заночевать на волоке?
Вдруг Федос выручил нас.
— У меня пара подкрылков есть, от седла, — с сожалением говорит он. — Хотел матери на сапоги…
— И ты молчал до сих пор! — психанул Ленька. — Ну, жмот!
Старик просветлел при виде добротной, словно литой кожи в палец толщиной. Он долго с удовольствием мял ее в руках. А потом выдал нам ведерко картохи да щепоть соли.
Мы тут же сварили ее, в мундире. Терпения не хватило — чистить. И больше половины ведра тут же слопали, покуда соль не кончилась. Остатками, думаем, утром подзакусим. Ничего, думаем, пойдет и без соли.
Старик объяснил, что по нашему маршруту зимник нынче еще не проложен, только за сеном километра два ездят, а потом сворачивают на луга.
Известие не развеселило нас.
Утром мы проснулись рано. Насильно проглотили по паре картошин, без соли, остальные рассовали по карманам и двинулись.
Мы рассуждали так: пока темно, проскочим по сеновозке, а как развиднеется — целик будем топтать. Чтоб у нас на самое трудное весь дневной свет оставался.
Зимний день — как заячий хвост, короток. Успеть бы добраться до Починка. А там уже места пойдут свои, знакомые, я бывал там… Ночевать в лесу нам не хотелось, потому что холод уже нешутейный заворачивал. А у нас даже топора нету — для костра. Одни ножи.
Нет, как ни крути, а за день обязательно нужно добраться до Починка. Это километров сорок. Обязательно!
Прошагали сколько-то от деревни, и меня начало тошнить. И ребят, смотрю, тоже мутит. От картохи-то, без хлеба и соли. Держались, сколько могли. Жалко картошки… Но, чувствую — никак… мутит, голова кружится. Ничего не попишешь, пришлось прислониться к елке.
Гляжу, и товарищи мои тоже, того…
— Эко, какие подошвы без пользы пропали, — сокрушается Федос, вытирая глаза.
А мне сразу легче стало, и я говорю:
— Ничего, Федос, не вешай нос!
И Ленька говорит:
— Ерунда! Хороший охотник пса никогда не кормит досыта…
Светало. Сеновозка круто свернула вправо, мы пошли прямо, по целику. Снегу уже намного выше щиколоток. Чтобы экономить силы, ступаем след в след. Впереди, попеременку, мы с Ленькой идем, ослабевшего Федоса не пускаем, хотя ноги его подлиннее наших будут.