Нет… снова стопорится, проклятый, будто дорога́ ему эта излучина…
К вечеру мы все валимся с ног от усталости. Во рту пересохло, губы обметало и сил никаких не осталось — уплыли силы вместе с частью залома, которую удалось оторвать.
Выбрались мы на берег, кто навзничь упал на траву, кто еще стоит, тоскливо на залом смотрит, который хотя и убыл, но держится прочно.
Начал я собирать щавель, еще нежный, сочный, с цветущими стрелками. Как изголодавшаяся лошадь, набрал полный рот и жую. Крутая кислота схватила сначала рот, а потом поневоле и всего скрючило. Но бодрюсь:
— Я слышал, в щавеле витаминов больше, чем в телятине. Давайте, ребята, подрубаем, а тогда сообразим, что дальше делать будем.
— А и так понятно, — резанул Микол. Щеки его, припухлые, как у крота, теперь, от щавеля, вздулись мячиками, шевелятся. И уши шевелятся. — Сегодня багор в руки не возьму. Завтра день будет… там увидим.
— А ты глянь, как лес-то сверху прет, — говорю Миколу. — Наши там, выше, хорошо катают. Не откроем дорогу — за ночь снова наворочает, век не расхлебаешь.
— Да плевать мне… — говорит Микол. — Я не могу. Надо было людей больше брать.
— Микол, — ухмыляется Олеш. — А ты забыл про двести целковых, что Васькой обещал.
Олеш за самое больное место Микола поддел. Того словно шилом кольнули — аж дернулся. Покосился на Олеша, потом тоскливо так на залом уставился.
А Олеш, раскинувшись, лежит на спине, легкий ветерок перебирает его желтовато-красные кудри, лежит он и дразнит Микола:
— Деньги-то что… плевать… керосин улыбнется — вот жалость-то… сейчас бы с устатку, для промыва души…
Другие молчат. Конечно, кому охота сейчас на залом лезть. Но… после такого-то дня щедрую деньгу, которую мастер «аккордом» зовет, тоже вроде бы ни к чему терять.
Я лежу на мягкой теплой траве и слышу, как земля забирает мою усталость. И хочется мне лежать, лежать, лежать… Думаю я о моих товарищах. Нет, не только за аккорд ломят они. Главное для всех — не задержать ход хвостовой караванки. Но об этом-то, о главном, молчим мы. Никто из нас не залезет на чурбан-трибуну, не скажет исторической речи рядом с незаконченной работой.
Залом неколебимо стоит рядом с нами — вот он, только руку протяни.
— Ну что, залетные? — говорю я, думая, как бы поднять бригаду. Не успел я привстать, вижу, по-над берегом едет кто-то верхом, машет руками, кричит. Смотрю — да это же наш маленький мастер, Сюзь Васькой. Сидит на неоседланной лошади, вместо уздечки — какие-то обрывки снастей, вместо мундштука вставлен коню ивовый прут. А через круп лошади перекинуты два объемистых мешка.
— Застал-таки лешаков, — радуется Васькой, — живы еще? А ну-ка, берите мешки, да осторожней! Если не хотите голодными остаться. Там целое ведро каши, горячая еще, да бидон…
— Урра! — заорал Олеш, да так, что лошадка испуганно отпрянула в сторону.
— …Нет вас и нет, чего, думаю, застряли ребятки… Девки меня прижали: послал лучших кавалеров к черту на рога — иди, иди, а то сымем портки и — крапивой… Ну вот, поймал я этого скакуна, взял самое главное и… — Мастер взглянул на залом.
— О, подрастащили порядком… молодцы, ребятки. Ну так как? Сначала пошамаем или сначала растащим, а потом уж повеселимся…
В ответ мы радостно завопили, но разное завопили. Одни хотели сначала «пошамать», а потом закончить работу, другие — наоборот, сначала закончить, потом погужеваться.
А Сюзь Васькой пошлепал кобылку по заду, как утром Зину, сказал:
— Не обижайся, мать, скачи обратным ходом, за помощь тебе спасибочки…
Повернулся мастер к нам:
— Ну, зимогоры, чего разбушевались-то? Чего глотку драть, когда демократия придумана. А ну, подымай руки, кто хочет сначала пожрать?
Озираясь друг на друга, подняли руки четверо. И Микол.
— А теперь — кто сначала работу закончить, а потом уж…
Подняли остальные шестеро.
— Вот и дело — пошли, деранем заломчик…
Мастер взял багор у Гели, тот был среди нас самым щуплым и тощим — как комар. Велел ему развести костер, а мы снова ринулись на залом. Откуда и сила взялась? Будто и не работали, будто не вечер трудного дня, а раннее-рано и все еще нам только предстоит.
Сюзь Васькой молодцом — сам пришел и еду притащил. Соображает мастер, даром что ростом не выбился.
Начали мы ворочать, как озверелые медведи, от бревен аж дым пошел — и через час с небольшим растащили, разметали проклятого змея. С великой радостью смотрели мы, как проплывает мимо хвост залома, и сами бревна будто удивлены были нашей непонятной удалью…