Горя много, а слов не найти.
Людям другие дела интересней.
Привлекать вниманье приходится песней.
Эти песни всегда хороши.
Правда, вкусы людей закоснели:
кастраты премило поют в капелле.
Лишь Господь слышит голос души
тех, кто молит о лучшем уделе.
Песня нищего
Бреду от одних ворот к другим
и в снег, и в бурю, и в зной.
Порой прислушаюсь, недвижим,
ухо прикрою рукой.
Мой голос кажется мне чужим,
хотя это голос мой.
Не знаю, кто здесь кого зовет —
это я кричу или нет.
О малости малой кричу у ворот,
чуть о большем — кричит поэт.
И вот на ладони мои легла
голова моя тяжело;
как будто пора покоя пришла,
и вот мне уже тепло, —
пусть никто не помыслит, что нет угла,
где я склоняю чело.
Песня слепого
Слепота — внутри, остальное — вовне;
это проклятье, разлад во мне,
все более щемящий.
Руку протягиваю, как во сне,
незримую руку незримой жене,
бреду в пустоте шумящей.
Вперед, и назад, и со всех сторон
разносится ваших движений звон,
но вы ошиблись: лишь я наделен
достояньем добра и духа.
Во мне звучит нескончаемый стон,
и я не знаю, откуда он —
от сердца или от брюха.
Вы слышите? В гамме совсем иной
поются ваши кантаты.
Ночь уходит — и свет дневной
врывается в ваши палаты.
Ваши лица связаны между собой,
ни в чем вы не виноваты.
Песня пьяницы
Я здесь ни при чем. Так было давно.
Хотел держаться, держало вино.
Не знаю, что было и как.
Держало там и держало здесь,
пока я ему не продулся весь.
Я дурак.
Теперь я в игре — некозырная масть,
в игре со смертью, скотиной, пропасть
я обречен задарма.
Когда эта ведьма меня загребет,
мной, грязной картой, башку поскребет
и бросит в кучу дерьма.
Песня самоубийцы
Вот только бы не опоздать.
А то, глядишь, разрежут опять
веревку.
Чуточка вечности в плоти моей,
ведь я проделал для встречи с ней
подготовку.
Ложечку жизни суют мне они,
эту жалкую ложку.
Не хочу никак, ничего, ни-ни,
ни помногу, ни понемножку.
Я знаю, в чем счастье: живи да живи,
этот мир — горшок со жратвой.
Но этого нет у меня в крови,
хоть и понял все головой.
Других это кормит, меня же — нет,
хворать — это мой удел.
Теперь хотя бы на тысячу лет
я на диету сел.
Песня вдовы
Вначале жизнь была хороша,
в тепле устоявшемся крепла душа.
Юные годы прошли, спеша, —
я не знала, что так со всеми.
И вдруг потянулся за годом год,
не нов и не радостен стал их черед,
один за другим придет и уйдет, —
разорвалось надвое время.
Вина не его, вина не моя,
терпенья набрались и он, и я,
но смерть терпеть не хотела.
Я видела смерть, ковылявшую к нам, —
все без спроса она прибрала к рукам,
до меня-то ей — что за дело.
Что же делала я, для себя, свое?
Разве это нищенское житье
судьбой дано под залог?
Не только счастье Судьба дает,
и горе и муки идут в оборот —
старьевщицын хлам убог.
Судьба покупала меня ни за грош,
губ и ресниц любую дрожь,
даже походку, и вот
шла распродажа день за днем.
Судьба купила все — а потом
не оплатила счет.
Песня идиота
Они не мешают. Дают ходить.
Они желают мне угодить.
Ну-ну.
Что угодно. Вертится все и вся,
Духа Святого превознося,
ты знаешь, какого — превознося, —
ну-ну.
В самом деле, опасно отказывать мне,
страшно подумать: по чьей-то вине
вдруг возьму да пырну.
Кровь тяготит. Кровь тяжела.
Иногда не могу, задыхаюсь со зла.
Ну-ну.