Теперь ты узнала, что истекло
и чем нас прельщала мгла;
тебе все равно, что тебя влекло.
Иное ты обрела.
Мала ты была еще вчера,
теперь тебе разрастись пора,
ты лес, где листва и где голоса.
Смерть — не насилие, смерть — игра;
твоя смерть была стара,
когда жизнь твоя началась.
Смерть за тебя взялась,
иначе бы смерть от тебя отстала.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Смерть витала вокруг меня
или ветер ночной?
Испытала она меня,
и я один с нею одной.
Рука моя не дрожит.
...Я сплел его, я превозмог;
плющ мне вечером повиновался.
Пусть в черном блеске я одинок,
в моих венах кружит
сила моя, венок.
Концовка
Смерть велика.
При ней мы живы,
смеемся, а в час,
когда забываемся жизнью счастливой,
ей так тоскливо
в глуби у нас.
Новые стихотворения
(1907)
(Перевод В. Летучего)
Карлу и Элизабет фон дер Хейдт дружески.
Ранний Аполлон
Как ветви без листвы насквозь пронзает
рассвет, уже повеявший весной, —
так в нем нет ничего, что помешает
сиянию поэзии земной
почти сразить нас силой небывалой;
в его виденьях нет еще теней,
и лоб для лавров холоден, пожалуй.
И лишь позднее из его бровей
поднимется розарий, расцветая,
где листья, каждый по себе, растут,
в устах невольный трепет возбуждая, —
в устах, что пребывают в неге зыбкой
и упиваются своей улыбкой,
как будто песню собственную пьют.
Плач девушки
Как заветное наследство,
в дни таинственного детства
одинокость дорога;
все резвились и играли,
а тебя сопровождали
эти близи, эти дали,
тропы, звери и луга.
Жизнь дарила, утешала
и всечасно мне внушала,
что весь мир огромный — я.
Почему, себе не веря,
больше не хочу теперь я
жить в себе и для себя?
Я — отвержена, я в темном
одиночестве бездонном
жду безвестного гонца.
И во мне, меня осилив,
воем воет жажда крыльев
или, может быть, конца.
Песнь любви
Что сделать, чтобы впредь душа моя
с твоею не соприкасалась? Как
к другим вещам ей над тобой подняться?
Ах, поселить ее хотел бы я
среди утрат, во тьме, где, может статься,
она затихнет и, попав впросак,
на голос твой не станет отзываться.
Но что бы порознь ни коснулось нас,
мы в голос откликаемся тотчас —
невольники незримого смычка.
На гриф нас натянули — но на чей?
И кто же он, скрипач из скрипачей?
Как песнь сладка.
Эранна — Сафо
Ты! — кто мечет за пределы дня:
как копье, я позабыто стыла
средь других вещей. Но песни сила
далеко забросила меня —
принести меня назад забыла.
Сестры ткут, о том, где я, гадая,
хлопают с утра дверьми рабыни.
Я одна, далекая, чужая,
и дрожу, как просьба: ей, богине,
в бездне мифов вздумалось отныне
жизнь мою изжить, огнем пылая.