потусторонним краем восхищен:
и ощупью прокладывал сначала
путь, где идти любимой предстояло.
Плач по Ионафану
О, почему цари лежат в пыли,
недолговечны, как простые вещи, —
и лишь судьба их, как печатка, резче
оттиснется на мягкости земли.
Но как мог ты, источник и начало,
уйти? Твои уста молчат;
ты — щек моих тепло, тебя не стало.
О, был бы снова ты зачат,
и жизнь твоя бы снова возблистала!
Разрушен ты, и тот, кто о потере
теперь скорбит, тебя спасти не смог
и слышит весть, своим ушам не веря, —
так с воплями подраненные звери
катаются и тычутся в песок.
Искушение Илии
Он это сделал, чтобы стал прочней
союз племен, как тот алтарь, чьи дали
им брошенную веру возвращали,
как отсвет огненных его страстей,
и разве сотни тех, чьи рты воняли
крамолою вааловых речей,
не смял он у ручья, на перевале,
где дождь и вечер сплавились во мгле.
И лишь когда через гонца царица
ему расплатой пригрозила, скрыться
он поспешил, блуждая по земле,
пока под дроком и на бездорожье,
как выброшенный, громко вопия,
но огласил он всю пустыню: Боже,
оставь меня. Сломился я.
Но ангел снизошел к нему с восходом,
стал потчевать его, и, укреплен,
без устали по пастбищам и водам
все время в горы поднимался он,
куда Всевышний снизошел потом, —
не в сильном ветре, не в землетрясенье,
не в огненном, из бездны, изверженье —
нет, снизошел почти что со стыдом
перед огромностью, что тихо пала,
а он, старик, уткнул лицо в колени
и по тому, как кровь в нем клокотала,
узнал невидимого за кустом.
Саул во пророках
Разве верит кто, что он падет?
Нет, великим царь себе казался,
и убить арфиста собирался,
чтобы не продолжил он свой род.
Но тогда внушеньем многократным
некий дух отвел царя от зла —
он узрел себя безблагодатным,
и во мраке кровь его пошла
на судилище путем попятным.
И теперь он, брызгая слюною,
беглецу спасенье предрекал,
бормоча пророчество второе.
В детстве в первый раз он прорицал,
и на шее жилы трепетали,
в голосе его звенел металл,
он шагал — и все за ним шагали,
вес кричали в нем восторг кричал.
Ныне он — бесформенная груда
ниспровергнутых достоинств; рот —
водосточный раструб, и покуда
струи ливня соберет, оттуда
влага, как фонтанчик, бьет.
Явление Самуила Саулу
Я вижу! — взвыла жрица из Эндора,
царь за руку схватил ее: кого?
И жадно речь ее ловил, но скоро
он сам увидел близ себя того,
кто говорил, суровостью казня:
— Я сплю. Зачем позвал меня?
Иль хочешь ты, ища меня по следу,
оставлен Богом с горечью в груди,
в моих устах искать свою победу,
моля пустые челюсти раскрыться?
Меня ведь нет, я прах... — И позади,
бия себя руками, выла жрица,
как если бы все видела. — Пади!
И он, кто был всесильным час назад
и высился, как знамя над народом,
пал, не противясь будущим невзгодам:
так явствен был его закат.
А женщина терзалась, как вина:
скорей бы он забыться постарался;
и выведав, что он проголодался,
ему лепешек испекла она,
уговорила сесть; он сел уныло;
не мог собраться с мыслями никак:
он все забыл вплоть до того, что было.
И ел, как утомившийся батрак.
Пророк
Ширясь от видений и блистая
от огня грядущего суда,
перед коим тварь дрожит земная,
исподлобья смотрят, нас пытая,
страшные глаза. И, напирая,
с уст срываются тогда
не слова (ну что слова могли бы
выразить, произнеси их он?) —
нет, огонь, куски железа, глыбы,
как живой вулкан, он обречен