и стесняющем дыханье ей.
Неужели знак в окно давала
эта ручка в кольцах и хватало
счастья этого на много дней?
Дама перед зеркалом
Как в сосуде с колдовским питьем,
в зеркале неспешно растворяет
облик свой она; потом бросает
в смесь свою улыбку целиком.
Ждет, что получилось, в глубину
волосы за прядью прядь вливая,
и, от платья томно обнажая
плеч своих прекрасных белизну,
тихо пьет свой образ. Но не так,
как влюбленный, все забыв на свете, —
въедливо, с сомнением, — и знак
горничной дает, как можно кротче,
лампу на зеркальном дне заметя,
шкафчик и осадок поздней ночи.
Старуха
Белокурые подружки хохочут,
вслушиваются в завтра и гадают;
пожилые люди лясы точат,
о сегодняшних заботах рассуждают:
что, когда, в какой черед;
говорят: я знаю;
только в кружевном чепце, седая,
видно, знает наперед,
что во всех загадах проку мало.
И склоняется устало
на заколку белого коралла,
что и шали и ее самой старей.
Но, когда она смеется, снова
светятся ее глаза бедово,
словно изумруды из какого
ларчика, до срока потайного,
что достался по наследству ей.
Кровать
Дай им думать, что в печали личной
разрешится спор их без следа.
Здесь театр, пожалуй, необычный;
занавес отдерни — и тогда
хор ночей затянет песнь, трубя,
а потом, невидимый вначале,
вступит час, когда они лежали,
платье с них сорвет, виня себя,
ради часа, что в изнеможенье
отбивался, не сдаваться силясь:
ибо дать не мог им утоленья.
Но когда они уже склонились
к часу чуждому, открылось в нем
то, что показалось им великим,
только слишком грозным, слишком диким,
что, как в звере, сгинуло потом.
Чужой
Не считаясь с ропотом и плачем
ближних, утомленно он молчал;
и ушел, покинул, потерял. —
Ибо верен был ночам бродячим
больше, чем ночам любовным. Он
созерцал их, позабыв про сон,
ночи, что под звездами сияли,
разводя стеснившиеся дали,
где кипел, как битва, небосклон;
ночи, где разбросаны порою
тихие деревни под луною,
будто бы добыча, — напоказ;
ночи в парках, где, как день вчерашний,
потускнели замки или башни,
где он поселялся, пусть на час,
и пускался снова — в никуда;
и опять: мосты, дороги, страны,
и неотличимо постоянны
в преувеличеньях — города.
Созерцал, ничем не обладая:
пусть другим, он думал, остается
слава, деньги, мелочность страстей.
И, весь век скитаясь, где придется,
край бадьи попутного колодца
собственностью он считал своей.
Подъезд
Восторг был в повороте, а всего
скорей, во взгляде — словно пригвожденном
к барочным ангелам, почти смущенным
своим припоминаньем, — до того,
как парк дворцовый охватил полет
кареты и втянул в свое убранство
и вытолкнул — на чистое пространство
недалеко от арочных ворот,
которые, как будто их веленьем
карета в них уткнулась с разворота,
остановили лошадей. Сияя,
мелькнуло за стеклянной дверью что-то,
и, настежь распахнув ее, борзая
рванулась вниз по низеньким ступеням.
Солнечные часы
Дрожь садовой сырости, где кроны
спутались, и, падая, друг друга
капли слышат, и кричит пичуга,
редко достигает до колонны,
что стоит среди душицы луга
и показывает летний час;
но когда в соломенной панаме
женщина приходит, над часами
в одиночестве склонясь
то часы смолкают, затенясь. —