— Вы что, дома тоже оба держитесь за мешалку, когда замешиваете мамалыгу? А может быть, один колет дрова, а другая мешает ложкой в горшке? Бригады организуются так, как это нужно хозяйству, как этого требует работа, а не по желанию каждого.
А Аурелу Молдовану, который недавно женился на девушке много моложе его, ответила под хохот всех присутствующих:
— Ты что же, и шагу ступить не можешь без Фируцы? Чтобы миловаться, и ночь достаточно длинна!
Через год все поняли, что так лучше. Если кто и пытался воровать, того ловили бдительные сторожа, назначенные Ириной, которая заставляла возмещать убытки. Тех, кто не торопился вылезать из-под теплого одеяла, о шумом будили и под улюлюканье и насмешливые припевки провожали до самого поля, в заранее сооруженный шалаш, куда бросали одеяло и подушку, и какая-нибудь старуха проникновенным голосом насмешливо убеждала, что спать куда полезнее в поле, на свежем воздухе. Много раз в самый разгар страды Ирина организовывала работу миром, которая заканчивалась веселым пиршеством, — закалывали свинью и воздавали должное бочке с пивом.
Ирина входила во все мелочи. У нее была книжечка, в которую она записывала всех, кто был и кто не был на работе. Каждый вечер собирала она бригадиров и проверяла, отметили они или нет, кто и сколько заработал и совпадает ли это с ее записями. Людям пришлось по нраву ее строгое отношение к бригадирам, и они, посмеиваясь над ними, сочинили песенку:
Ирина вникала даже в семейные дела, мирила поссорившихся супругов, расстроенный человек работает вполсилы, а ущерб все равно на его голову.
Еще больше стали уважать Ирину крестьяне, когда увидели, что пшеница уродилась на славу, кукуруза поднялась, как молодой лесок, и на собрании в декабре 1952 года решили снова избрать ее председателем.
В январе 1953 года в коллективное хозяйство вступило больше сотни семейств. Пэнчушу произнес приветственную речь, из которой люди поняли только одно, что оратор — человек ученый («Ничего, это он от волнения!»). И в этом же году случились все те несчастья, о которых говорил Тоадер Поп на совещании, состоявшемся декабрьским утром.
После собрания Ирина вернулась домой поздно и тут же, даже не поужинав, хотя за весь день ничего не ела, легла спать. Ее муж, Траян, сидел хмурый на лавке и молчал. Он знал, что Ирина не спит, что она расстроена, что у нее заботы, но давно уже привык переживать молча все невзгоды своей жены и страдать про себя, ей сочувствуя. История их супружеской жизни была поначалу довольно печальной. Человек тихий и добросердечный, Траян женился на Ирине без особой любви. Она понравилась ему своей хозяйственностью и честностью. Но когда он узнал ее ближе, то полюбил той беззаветной любовью замкнутых людей, знающих такие головокружительные пропасти, которых только они одни и не боятся. Вскоре он понял, что Ирина его не любит, но был уверен в ее честности и убежден, что рано или поздно Ирина оценит его. И не ошибся.
Дважды он опасался за Ирину. Первый раз это случилось в 1939 году, когда ему и Илисие Колчериу пришли повестки о призыве в армию. Ирину тогда охватило какое-то мрачное беспокойство, она никак не могла удержаться от слез. Траян знал, что не из-за него она плачет и убивается, а из-за Илисие Колчериу, но тихо сидел на лавке и сумрачно молчал. Ирина несколько раз принималась куда-то собираться, тщательно причесывалась и утирала слезы платком, отводя от него глаза. Траян не знал, что Илисие через подругу Ирины просил ее встретиться с ним, но понимал, догадывался, с кем она хочет пойти проститься, а когда любящие прощаются, и, возможно, навсегда, то случиться может всякое. Но Траян ничего не сказал и знал, что никогда ничего не скажет, если даже Ирина пойдет, если даже что-нибудь случится. Однако Ирина никуда не пошла, всю ночь проплакала, а утром проводила его до околицы, поцеловала в губы и с заплаканными глазами сказала: «Возвращайся, Траян!» Потом что-то вспомнила, залилась слезами и, крикнув: «Прости меня, Траян, дорогой!» — как безумная, бросилась бежать к дому.