— Хорошо же нас встречают, — расхохотался Мога.
На пороге с веником в руках появилась Сусана, жена Молдована, такая же толстая, как муж, в небрежно повязанном платке, из-под которого торчали седеющие и еще не причесанные волосы. На ней был некогда белый, а теперь серый фартук, в масляных пятнах. Заметив мужчин, она бросила веник и исчезла, словно ее и не было. Из глубины дома послышался ее тонкий голос.
— Горе мне, горе… Мэриуца, одевайся быстрее. Илисие, тебя кто-то там ищет.
Филон Герман прошел сенями, где на плите горой громоздилась посуда, в углу стоял мучной ларь с откинутой крышкой, словно разинув рот, откуда что-то выклевывала курица, стены были в мушиных пятнах. Посреди сеней стояла лохань с грязной мыльной водой, может, несколько минут назад тут мылась Мэриуца. Обогнув валявшийся на полу подойник, Филон Герман подошел к двери и осторожно постучал.
— Входи! — послышался густой, раскатистый голос Илисие Молдована.
Филон Герман и Илисие Мога вошли и поздоровались с хозяевами. Илисие Молдован был неподпоясан, и его живот выпирал во всей своей красе, огромный и круглый, как трехсотлитровая бочка. Сусана сбросила фартук и успела, неведомо когда, надеть праздничное черное платье из тонкой шерстяной материи, с широкой юбкой в сборку и просторным лифом. Ей не хватило времени причесаться, поэтому она завязала платок под подбородком и обрела таким образом самый благообразный вид. Мэриуцы, этого семейного божка, не было видно, и только ее пестрые бусы и мониста из золотых монет времен Франца-Иосифа лежали на столе.
— Присаживайтесь к столу, — быстро проговорила Сусана высоким мелодичным голосом, по которому можно узнать любительницу пения. — Садитесь, чтобы и сватам в нашем доме также сидеть.
— Присядем, почему не присесть, ведь мы с добром пришли, — отозвался Филон Герман, поглаживая усы, чтобы скрыть улыбку, которая набежала при мысли, что хоть Мэриуца и красавица, а жениха ей сыскать будет нелегко, потому как неряха она такая же, как и Сусана.
— Да в мой-то дом, — отвечал Илисие Молдован басом, — никто с дурным и войти не посмеет, потому что дом мой правильный.
— Что правда — то правда, — подтвердил Филон Герман. — Признаем это и радуемся. Потому к тебе первому и пришли.
Илисие Молдован был польщен. Он догадывался, почему так рано заявился к нему Филон Герман; догадку его подтвердило и присутствие Илисие Мога, бригадира, с которым он говорил всего час назад. Но благообразное лицо старика Филона и его приятные речи подействовали на него успокоительно, и он снова уселся за стол, где сидел до прихода гостей и завтракал.
— Откушайте и вы с нами. Чем богаты, тем и рады, — пригласил он, широким жестом указывая на стол, где лежала только начатая большая коврига белого хлеба, миска с желтоватой терпко пахнущей брынзой, солидный кусок копченого сала, несколько луковиц, величиной с кулак, и кувшин, в котором, конечно, была водка.
— За таким-то столом каждый бы день сидеть! — ответил Филон, усаживаясь. Он понимал, что не следует отказывать Илисие Молдовану, человеку гордому, строго соблюдающему честь хозяина дома.
Илисие Молдован был рад уважению, которое слышалось в словах Филона Германа, и распорядился, чтобы Сусана несла миски и вилки. Жена тут же принесла два прибора и села к столу. Глубокие расписанные цветами миски были едва ополоснуты — правда, было это почти незаметно, такие они были темные, а вот вилки с деревянными ручками просто заросли грязью. Филону Герману совсем не хотелось есть, но как не поднять стаканчик (тоже довольно грязный), не отведать хлеба и сала? Взял кусочек и Мога и проглотил, не жуя.
— Мы вот за чем пришли, Илисие, — начал сурово Филон Герман, так что Молдован вздрогнул и перестал жевать. — Партийная ячейка решила поставить вопрос об исключении Боблетеков, Пэтру, Флоари и Корнела Обрежэ.
— Я слыхал…
— А ты слыхал, почему так решили?
— Да потому, что они кулаки…
— А главное, потому, что они творят всякие подлости, наносят ущерб всему хозяйству, то есть нам…