— Зачем же ты пришел? — спросил Тоадер.
— Разговор есть.
— Какой?
— Да так, разговор, — пробурчал Корнел. Он сел на лавку перед Тоадером и посмотрел на него исподлобья, чуть осклабясь.
— Что ж, говори…
— Я хочу спросить… сначала…
И Корнел замолчал. Лицо Тоадера вдруг омрачилось: неожиданно для него самого всплыл старый мучительный вопрос: чей же это сын? Глядя на Корнела, Тоадер вспоминал Флоарю в годы ее девичества. Парень очень походил на мать, только черты его лица были резче. Но этот бас, размашистые жесты, желваки, перекатывающиеся на скулах? Тоадер смотрел на Корнела и ждал, когда тот заговорит.
— Чего тебе надо от моей матери? Что мы тебе сделали? Чего ты к нам привязался? — выпалил парень.
Тоадер улыбнулся. Ему стало смешно, хотя взгляд его выражал удивление:
— Кто к вам привязался?
— Ты! — крикнул Корнел. Вскочив на ноги, ткнул рукой прямо в грудь Тоадера.
— Ты меня не «тыкай»! Я тебе в отцы гожусь.
— Покорнейше благодарю. Только такого отца мне и не хватало.
Тоадер наклонил голову и изо всех сил стиснул пальцами крышку стола. Его словно обожгло, вскочил бы да и отвесил парню две оплеухи. Но Тоадер подавил гнев и миролюбиво сказал:
— Ты уже взрослый и должен думать сперва, а потом уже говорить.
— А, по-твоему, я не думал?
— Я тебе уже сказал, не «тыкай».
— А я буду, раз мне нравится…
— Ладно, говори, как хочешь, только глупостей не болтай.
— Эй ты! — заревел Корнел. — Не выводи меня из себя, изобью!
Тоадер невесело рассмеялся. Казалось, он и не чувствует, что смеется, а только слышит у себя над ухом чей-то чужой смех.
— Не смейся! Слышишь!
— Думаешь, что ты можешь переколотить всех на свете?
— Тебя-то точно поколотил бы, даже если бы сам загнулся.
— Будь ты моим сыном, я бы вправил тебе мозги.
— Что бы ты сделал? — ухмыльнулся Корнел.
— Отвесил бы пару оплеух, и точка, — резко и твердо, но без всякой злобы, ответил Тоадер.
— Ишь ты! — залился смехом парень.
Тоадер встал и рявкнул:
— Сядь!
Сам того не желая, Корнел подчинился. Он удивился росту и силе этого человека с худощавым лицом. «Он любил мою мать, когда она была девушкой!» — подумал он, и снова в нем заклокотала ярость.
— Теперь говори! — приказал Тоадер, пристально глядя на него сверху вниз.
— Не буду. Я говорю, когда захочу.
— Тогда поди вон. У меня дела.
— Не пойду.
Тоадер быстро подошел к нему и мягко взял за подбородок. Рука у него дрожала, но голос был спокоен.
— Ну! Не серди меня. Веди себя как положено.
Парень испугался — и твердой руки, что держала его за подбородок, и глубокого, бесстрастного голоса. Он откинулся назад и осторожно отвел руку Тоадера.
— Не трогай меня!
Словно перепуганный козленок, Корнел сжался на лавке. Так делала и Флоаря. У Тоадера застыла кровь: «Что же это я?» Он резко отвернулся и сел на место.
— Что тебе нужно, Корнел? — спросил он, пристально глядя на парня.
— Хочу знать, чего ты к нам привязался? Зачем хочешь выгнать нас из хозяйства?
— Не я хочу вас выгнать.
— А кто же?
— Это решила партийная организация совместно с правлением.
— А в партии ты начальник.
— Я не начальник. Я секретарь.
— Ты там главный, всех за собой тянешь.
— Я выполняю долг.
— Чего? Да брось ты, знаю я этот долг. Бедная мать виновата, что не хотела к тебе прийти, вот ты и мстишь. Негодяй! — И вдруг он закричал, почти заплакал: — Чего тебе от нее надо? Отомсти мне. Давай будем драться. А ее не тронь, она и так несчастливая.
Тоадер молчал, уперев неподвижный взгляд в парня, на глазах которого блестели слезы.
— Что она будет делать, если ты ее выгонишь? — продолжал Корнел, с ненавистью глядя на Тоадера.
— Послушай меня, парень, — начал тот, как будто помимо своей воли. — У меня против вас ничего нету. Ни против тебя, ни против твоей матери. Что было, то прошло и давно забыто. Попрекать меня ты не имеешь права. Если мать прислала тебя сюда, плохо она сделала. Если сам пришел, тоже нехорошо. Что тут изменишь, раз вы кулаки? А потом, чего это ты так из-за коллективного хозяйства убиваешься? Не ты ли за стаканом вина говорил, что чихать хотел и на хозяйство и на всех, кто в нем работает?
— Все-то ты знаешь.
— Все не все, а кое-что знаю.
— Знаешь ты… — Корнел выругался.
— Вижу, что разговаривать ты у всякого отребья учился.
— Это мое дело, у кого я учился.
— Теперь понятно, почему тебя ребята сторонятся.