Когда в докладе Ирины впервые прозвучало имя Иоакима Пэтру, по залу пошло легкое волнение, а из угла донесся ропот. Несколько человек начали что-то обсуждать приглушенными голосами, а соседи — требовать, чтобы они замолчали. Ирина прервала чтение и сказала:
— Товарищи, я закончу отчет правления, а потом вы возьмете слово и выскажете свое мнение.
— Правильно!
— Тише!
— Давай дальше, Ирина!
В зале снова стало тихо, и Ирина продолжала свой доклад. Голос ее обрел силу и ясность. Но тишина длилась недолго. Когда она упомянула об овцах, которых пасли на болоте, и свиноматках, поднялся такой шум, что голоса ее совсем не стало слышно.
— Вранье! — закричал Константин Поп, двоюродный брат Иоакима Пэтру. Всех удивил этот выкрик: кто не знал, что Константин затаил злобу на Иоакима, который продал ему больную корову, сдохшую через неделю? — Все вранье! Пэтру не виноват, он середняк.
— Вранье? — взвизгнула Леонора Хурдук, вскакивая с места. — Тогда, значит, и то вранье, что зовут тебя Константином и что ты непроходимый, как болото, дурак.
— Ты меня дураком не обзывай, слышишь!
— Не слышу.
— Услышишь!
— Если захочу. Хорошего защитника нанял Пэтру! Никакое это не вранье, товарищи! — Леонора говорила быстро и яростно, ее пронзительный голос мог разбудить и мертвого. — Не знаю, что там с овцами было, но про свиноматок мне доподлинно известно. Заморил он их голодом, а потом дал им пойла, да такого горячего, что рука не терпит. Я ему говорю: «Что ж ты делаешь? Ведь заболеют свиньи!» А он мне отвечает: «Да пропади они пропадом, эти свиньи, не мои они!»
Голоса зазвенели удивлением и возмущением, заглушив вопли Константина Попа. Люди разбились на группы, ругались, вскакивали, размахивали руками, снова садились, расстегивали суманы, застегивали их. Только Колчериу и Молдованы сидели молча и выжидали. Никто не слышал Ирину, которая надрывалась: «Успокойтесь! Тише!» Тогда поднялся Пэнчушу и во весь голос протяжно закричал:
— Люди добрые! Успокойтесь!
Шум поутих, но не совсем.
— Как это так? И овец загубил? И свиней?
— А так! Раз в докладе говорится, значит, так оно и есть!
— Овец-то загубить? Разве это дело?
— Быть того не может! — доносилось из другого угла.
— Почему это не может?
— А я говорю: может! Вот и все!
— А я не верю.
Жена Пэнчушу торжествовала:
— Говорила я тебе, что крик подымется?
— Угу!
— Вот увидишь, что еще будет!
Мало-помалу шум утих, и снова стал слышен шелест листов в руках Ирины. Она уже овладела собой, голос ее звучал уверенно. Она рассказывала о том, что Иоаким Пэтру был легионером, о том, что женился он только ради того, чтобы прибрать к своим рукам мельницу, как он спаивал своего тестя, чтобы тот составил завещание под диктовку Иоакима.
— Слыхал, а? Эта ничего не забудет. Припомнит и молоко, что у матери сосал. — Кто-то хотел сказать тихо, но слова разнеслись по всему залу. Послышался смех, а вслед за ним шиканье.
— Иоаким Пэтру — кулак и враг, его нужно исключить из коллективного хозяйства! — заключила Ирина.
Вдруг раздался голос Траяна Испаса, мужа Ирины:
— Не можешь ты Иоакима кулаком называть, ведь он не кулак. Он середняк. То есть был середняком, когда вступал в коллективное хозяйство.
Поднялся Макарие Поп и степенно заговорил:
— Здесь не о том речь идет, кулак он или середняк. Он сгубил овец, испортил свиноматок. Вот о чем речь.
Траян Испас не ответил. Но кто-то из стоявших возле двери спросил:
— А это доказано?
— Доказано, — ведь овцы погибли, а свиньи заболели.
— Но не доказано же, что он виноват.
— Может, ты, хоть тебя там и не было?
— Мало ли какое несчастье может случиться.
— Значит, если твой дом злодеи подожгут, тоже будешь ссылаться на несчастье?
— А с его собственными овцами и свиньями, когда они у него были, почему ничего не случалось? — спросил кто-то стоявший рядом с Макарие Попом.
— Все равно я в это не верю.
Снова поднялся шум, заглушивший спорщиков, и опять пришлось Пэнчушу кричать громовым басом…
Ирина вновь взяла листочки в руки и стала читать про семейство Боблетека:
— Товарищи, у Иона Боблетека не было земли, он потерял ее при тяжбе с банком. Как же он жил? Брал землю в аренду у своего брата Септимиу. Обрабатывал ли он ее сам? Нет. Работали и вы, и я, и другие, кто приходил наниматься из соседних сел. А это называется эксплуатацией, как тут ни верти.