И наступила такая тишина, словно люди исчезли из зала, словно остались в нем только лавки да стены. Но все сидели на местах, только лица стали недоуменными и растерянными, как бы говоря: «Ну вот! Чего же это ты раньше не сказала?»
Однако Аурел Молдован, который не мог простить, что весь его род обвинили в воровстве, вспомнил про что-то такое, о чем договаривались на тайных сборищах у Герасима, вскочил и закричал:
— Знаю, зачем вам нужно все это запутывать…
— Зачем, Аурел? — спросила Ирина, удивляясь враждебному выпаду Аурела.
Герасим, сообразив, куда Аурел клонит, испугался и потянул его за рукав.
— Молчи, ты!
— А чего мне молчать?
— Молчи. Не время еще.
— В самый раз. — Аурел сел на место, забыв, что он так ничего и не сказал, недовольный тем, что сидевшие за столом ничего ему не ответили.
Люди начали смеяться.
— Напрасно смеетесь. Все так, как я говорю! — крикнул Аурел.
— А как ты говоришь? Ты ж ничего не сказал! — ответили ему, и все снова захохотали.
— Дурачье! — выпалил Аурел и испуганно застыл на месте, сам удивившись своим словам.
Филон Герман, желая предотвратить перебранку, которая неведомо куда могла завести, пошутил:
— Не торопись, дорогой Аурел, еще неизвестно, кто же дурак.
Люди от души расхохотались. Только насупившийся Герасим прошептал Аурелу:
— Я же тебе говорил — молчи.
Но тот вдруг вспомнил, что он и в самом деле не высказал своей мысли, вскочил и закричал:
— Погодите, я скажу. Заварушка эта затеяна, чтобы исключить самых крепких середняков.
— Как ты сказал? — рявкнул Филон Герман.
— А вот так!
— Теперь боюсь, что ты и есть самый большой дурак, — презрительно процедил Филон. — Прямо как глухая старуха. Ей говорят: «Здравствуй, соседка». А она: «Несу на базар наседку». Ее спрашивают: «А яички не продаешь?» Она отвечает: «Сегодня не пойдет дождь». Ей говорят: «Бабка, да ты глуховата». А она снова отвечает: «Сыру нынче, сынок, маловато».
Шутка понравилась. Снова поднялся смех, только Колчериу и Молдованы сидели смущенные.
— Я эти слова и от других слыхал, — продолжал Филон Герман. — Я вам расскажу побасенку, и вы поймете, откуда идет эта глупость. Как-то раз, не знаю точно в какие времена, потому что не такой уж я старый, чтобы все помнить… Так вот, как-то раз надоело волку бегать от охотников, и нанялся он в услуженье к пастуху овец стеречь. Сказал, что образумился, овечьего мяса больше не употребляет, довольствуется холодной мамалыгой да молочной сывороткой, как и любая собака при отаре. Чабан и поверил. Овцы, по правде сказать, побаивались его, потому что от волка так волчьим духом и несло. Некоторое время он вел себя как следует. Ну, приласкает иногда по-свойски какого-нибудь ягненка, куснет его за загривок, но чтобы игра далеко заходила — этого ни-ни, потому что вокруг собаки. Понял волк, что одному ему ничего не сделать, и подружился с ослом. Осел, он осел и есть, всему поверил, что ему волк напел: и голос у него самый красивый, и шерсть у него шелковая, и сам он умница, другого такого не найдешь, хоть исходи землю вдоль и поперек. Подружились они — водой не разольешь. В один прекрасный день повел волк осла к обрыву, чтобы научить одной игре. Пришли. Только, говорит волк, вдвоем играть несподручно, нужен третий, приведи ягненка или овцу. Пошел осел, привел ягненка. Волк схватил его за загривок, разорвал на куски и проглотил. Перепугался осел, хотел было бежать к отаре, тревогу поднять. Но волк и его схватил за глотку, тут-то и пришел ослу конец.
Аурел укоризненно спросил:
— Дядя Филон, зачем ты меня ослом выставляешь?
— Дорогой мой, да разве я про тебя…
Никто даже не засмеялся.
Поднялся Тоадер Поп, высокий, подтянутый, лица у всех оживились.
— Браво, дядя Тоадер! Скажи им, чтобы они поняли, что к чему! — заорал Виорел Молдован.
— Заткнись, тебе слова не давали! — громко выкрикнул кто-то, а сосед дернул Виорела за рукав. Но Виорел даже не обиделся. Он просто радовался, и лицо его расплылось в улыбке, обнажившей широкие белые зубы.
Тоадер поднял руку. Выглядел он торжественно, стоял прямо, как тополь. Но худое его лицо хмурилось. Глубокая складка пролегла между бровями.
— Люди добрые, мы — поноряне, давно живем в этой долине, а покоя не знали никогда. Старики могут рассказать, как это было, они всего наслышались от своих дедов.
Тоадер словно рассказывал сказку. У него был ласковый, глубокий голос пожилого мудрого человека. Всем понравился его голос и то, как он повел разговор.