— Я думаю, на те деньги, что мы получим в кооперативе за циновки, нужно купить тебе рубашку.
— У меня же есть три новые: две на каждый день, одна для воскресенья…
— Три — это не много… Я хочу, чтобы ты ходил чисто.
Петря ничего не ответил. «О рубашке подумала!» И он почувствовал гордость оттого, что у него такая жена.
Вскоре они пришли в госхоз, а он так ничего ей и не сказал. В воротах они расстались, попрощавшись. Ана пошла к складам, откуда слышались звонкие женские голоса, веселый смех, а ее муж направился к коровнику.
День прошел незаметно. Петря принял и распределил по стойлам около тридцати коров, которые должны были отелиться в этом месяце. «Здесь работать — не шутки шутить», — подумал он, со свойственными ему добросовестностью и вниманием осматривая каждую корову. Петря остался доволен: коровы здоровые, упитанные. Он слегка поглаживал их по огромным животам, почесывал между рогами, называл по имени. Петря Нуку любил скот и с удовольствием за ним ухаживал. Он быстро разбирался, какой у коровы норов, охотно разговаривал с ними, убежденный, что они его понимают, угадывал по их большим влажным глазам, по протяжному призывному мычанию и взмахам хвоста, по тому, как они тяжело поводили боками, что именно им нужно, и успокаивал: «Хорошо, хорошо, будет тебе вода», или: «Что, уже готова разродиться? Погоди-ка маленько».
Сейчас он получил породистых швейцарских коров. Больше всех ему понравилась Лори, большая грузная корова с короткой, мягкой, почти розовой шерстью. Она, по-видимому, была смирная: позволила отвести себя на место, которое предназначил ей Петря, — в самой середине коровника, чтобы и дуновение ветерка до нее не долетало. У коровы сильно отвис живот, отелиться она должна была на этой неделе. Петря пощекотал ей загривок, приговаривая: «Ничего, все образуется!» Не понравилась ему Чокроша, которая с самого начала проявила строптивость и непослушание. Это тоже была красивая корова, рыжая, с белой звездочкой на лбу. Видно было, что стельной она ходила первый раз: была пуглива и недоверчива. Сначала она не хотела входить в коровник, потом вошла, но продолжала дергаться и мотать головой. Чокрошу он поместил поближе к двери, где было светлее. Она никак не давала себя привязать. Пришлось долго и терпеливо уговаривать ее, щекоча за ушами. «Эта еще наделает нам хлопот», — подумал Петря.
Наступил уже вечер, когда Петря устроил наконец всех коров. Он вышел со скотного двора, торопясь домой. У ворот госхоза он разглядел в темноте стройную фигурку Аны. «Ишь ты, ждет», — и неожиданно почувствовал себя счастливым, чего давно с ним не случалось. Он остановился, посмотрел ей в глаза, взял за руку и сказал:
— Я все сделал.
И только тут вспомнил, что она ничего еще не знает и что нужно ей все рассказать, но, так же как и утром, не знал, с чего начать.
— Хорошо, что мы встретились. Я была в кооперативе, купила тебе рубашку. Подойдем к свету, посмотришь, понравится ли.
— Понравится!
Ему захотелось обнять ее и поцеловать прямо здесь, в воротах. «Вот как она обо мне заботится», — думал он.
Молча зашагали они рядом. Петря был от природы молчун, на душе у него было легко, он чувствовал себя счастливым, радуясь, что Ана купила ему рубашку и что со своей работой он хорошо справился. Несколько месяцев спустя он с недоумением вспоминал об этом: как случилось, что красивая пестрая рубашка так заняла его мысли и опять он не рассказал Ане, что его назначили скотником? Не купи она этой рубашки, может, не было бы у него стольких огорчений.
Константин Крецу забыл свою безрукавку у Истины, у которой остался ночевать в воскресенье, и после полудня пришел за ней.
Не считаясь с тем, что его могут увидеть, он постучался в сени и, не дождавшись ответа, вошел, словно к себе домой. Когда он открыл дверь в комнату с окнами в сад — другую, с окнами на дорогу, снимала учительница, — в нос ему ударил пряный аромат базилика, и он почувствовал, что пьянеет от волнующих воспоминаний. Истины не было дома, нигде не видно было и безрукавки.
Константину не хотелось рыться в чужих сундуках и ждать тоже было как-то неловко. В нерешительности стоял он посреди комнаты.
В это время дверь открылась. На пороге стояла учительница Серафима и хитро улыбалась, будто говоря: ага, попался! Константину хотелось обругать ее, но он не посмел и только глупо ухмыльнулся, смущенно почесывая в затылке.
— А-а! Это ты! А Истины нет? — спросила она.
— Нет… э-э-э…
— Гм! И долго ты ее ждешь? — Серафима знала, что парень только что вошел, потому что слышала, как хлопнула дверь, но хотела намекнуть, что ей все известно. Обычно Константин не обращая внимания ни на какие намеки и ломился всегда напролом. Он не оробел бы и перед этой барышней, но она улыбалась, будто хотела унизить его, а кому это понравится?