Дошли до двора Нуку. Остановились, продолжая начатый по дороге разговор, зашли в дом. Ана поспешно зажгла лампу и придвинула стол к кровати, чтобы всем можно было сесть. Инструктор, не торопясь, обвел взглядом комнату, внимательно рассматривая домотканые ковры, вышитые полотенца, тарелки, развешанные по стенам.
— Замечательный ковер! Это вы сами ткали?
По улыбке, не сходившей с лица инструктора, Ана догадалась, что он поражен, что ему все это нравится, и ощутила прилив гордости.
— Я.
— Да у вас прямо талант!
Ана засмеялась. Хоть она и не поняла последнего слова, но догадалась, что это должно быть что-то хорошее.
Она села на кровать между Петрей и Марией и по-ребячьи, доверчиво, без всякой робости посмотрела в глаза инструктору, который уселся против нее на стуле.
— Ну что ж, послушаем о клубе. Как там дела? — спросил он, думая про себя, что совсем не так уж хорошо, что у этой молодой энергичной женщины голубые глаза и нежный голос, который ему нравится.
— Ничего! — ответила Ана, улыбаясь. — Как видите, люди начали ходить в клуб.
Непрошеная мысль быстро исчезла, инструктор, как всегда, когда нужно было довести дело до конца, поставил все мысли на место, точно колесики и винтики хорошо налаженного механизма.
— Это хорошо, что люди ходят. Очень хорошо. Теперь нужно подумать, что же им дать.
— Мы читаем.
— Очень хорошо. А книги у вас есть?
— Есть. То есть это книги Симиона Панти. В клубе нет библиотеки.
— Гм! Давайте обсудим все по порядку. План работы у вас есть?
Голубые глаза Аны расширились и рот открылся, не произнеся ни слова. Плана не было.
Инструктор сразу понял, что ответа на вопрос не последует. Он и не настаивал и терпеливо выслушал обстоятельные объяснения Макавея:
— Собираются люди, читают, сказки рассказывают, загадки там, шутки, молодежь попляшет — и по домам.
— Не знаем мы толком, что надо, как надо, — начала Ана, и в ее напряженном голосе послышались и детская обида, и досада взрослого человека. — Никто не приехал показать, что да как. И вы — сунули мне в руки книгу для записи — и делай как знаешь. Ни спросить кого, ни посоветоваться, — а тут еще письмо прислали, что нужен детальный отчет, а…
— Ну, ну…
— …где я его возьму?
Ана вдруг почувствовала себя несправедливо обиженной, и в сердце ее закипело возмущение. Она была так рассержена, что почти кричала:
— Хорошо вам говорить — сделай, а потом спрашивать, почему не сделано. Хорошо ездить на автомобиле и раскланиваться, а потом морщить нос: «Ну, а вы что сделали?» А вы потолкуйте с людьми да послушайте: «А чего я в клубе не видел?» Ты их зовешь, а они тебе говорят: «А что мне там делать?»
— Товарищ Нуку, зачем же вы сердитесь? Ведь ничего еще не случилось. Я приехал не ругать вас. Приехал помочь. Не могу сказать, что вы много сделали. Но, положа руку на сердце, скажу — кое-чего вы достигли.
Глядя на Ану, инструктор думал, что этот заведующий клубом с белокурыми волосами, длинными ресницами и худощавым, симпатичным лицом — самый надежный из всех заведующих, каких довелось ему повстречать в своих поездках за последние недели. Ему трудно было бы объяснить, почему он так думает. Может быть, он угадал большую любовь к клубу в той страстности, с какой она защищалась, а может, потому, что ее голубые глаза смотрели так по-детски открыто.
— Я видел, как люди слушали ваше чтение. Это значит, что они будут слушать вас и тогда, когда вы от них потребуете вещей посложнее.
Ана смотрела на него немного испуганно и растерянно пожимала плечами.
— Теперь посмотрим, что нужно сделать в первую очередь, потому что всего сразу сделать нельзя. Так?
— Так.
— Ну вот, составим этот страшный план работы. — Инструктор засмеялся. От этого смеха разгладились морщины на лице Макавея, исчезла натянутость Аны. Они тоже улыбнулись и поглядели на белые странички лежавшей на столе записной книжки инструктора.