Сверху он написал крупными печатными буквами:
Потом, прикинув приблизительно, сколько людей они могут собрать, решили, что с 15 декабря начнет репетиции танцевальный коллектив, а к 30 декабря хор должен разучить гимн республики и еще одну песню. Кроме того, решили организовать на другом конце села второй читательский кружок. После этого Саву Макавей и Мария ушли. Инструктор еще остался, чтобы объяснить Ане, как составляется недельный план, как нужно проводить репетиции, какие читать книги. Петря, проводив Макавея, бегом вернулся домой и забился в угол возле двери, усевшись на трехногий табурет. Оттуда он смотрел, как Ана и инструктор советуются, поглощенные своим делом, склонившись над записями. Щеки Аны все больше розовели по мере того, как ее давнишние мечты становились близкими, ощутимыми, с губ инструктора не сходила улыбка. Все это казалось Петре беззаконием. Наконец инструктор поднялся из-за стола и, надев плащ, собрался уходить.
— Хорошо, что вы привлекли утемистов, хорошо, что вам помогает товарищ Макавей. И обязательно сколотите актив. Ну, желаю успеха в работе.
Выходя, он пожал, по-мужски тряхнув, руку Петри, мысленно поздравив его с такой женой.
Вернувшись, Ана увидела, что Петря сидит за столом, уперев неподвижный взгляд в бумаги. Она даже вздрогнула от радости, подумав, что эти бумаги вызвали у Петри интерес.
— Замечательные планы, Петря. Ты слышал?
— Может быть.
— Тебе не нравится?
— А разве нужно, чтобы мне нравилось?
Голос Петри был полон мрачной, безграничной тоски, словно он хоронил невесту. Он уперся глазами в пол. Уголки его красивых губ горько поникли, подбородок вздрагивал, пальцы тряслись, хватая пустоту.
Ана подошла, прижалась к нему и подняла его голову. Поцеловала большие черные глаза, полные невысказанной печали, потом рот, щеки, потом опять глаза, которые ей были дороже всего на свете.
— Петря, дорогой, не расстраивайся.
— Будто есть кому дело, расстраиваюсь я или нет.
— Ты говоришь, словно я тебе чужая. Никак не пойму, что с тобой творится. Слова не скажешь, все вздыхаешь и так зло смотришь на меня.
— А что мне говорить? Кто меня спрашивает? Вы вот говорили целый вечер, будто одни и были. А мне хоть бы кто слово сказал. Твой господин…
— Ведь ты же знаешь, что он приехал из-за клуба…
— Правильно. Ты заведующая, а я — пустое место.
Больше он не произнес ни слова. Но ночью, просыпаясь, Ана слышала, как он тяжело вздыхает и стонет.
Все это произошло в пятницу.
В субботу вечером люди, пришедшие послушать о происхождении Земли и о зарождении на ней жизни, узнали новость: у них будет хор и танцевальный коллектив. Они будут петь в хоре и танцевать. Танцам радовались все. Молодежь засуетилась, ноги у всех словно сами собой заходили. Только Яков Кукует ерзал на лавке, пытаясь нахмурить свое длинное безусое лицо с реденькими бровями: дескать, я человек пожилой, а танцы — это только для молодых. Но когда парни пристали к нему, он, мол, знает все фигуры и самые лучшие припевки, Яков смягчился, поплевал на ладони и, всем на удивление, прошелся мелкой дробью, выделывая коленца из бэрбунка и выкрикивая: «Эхма!» Потом, усевшись на лавку, обнял Розалию за плечи:
— Знаешь, Розалия, и мы будем плясать вместе со всеми. Уж раз так надо…
С хором оказалось труднее. Зачем это всем вместе петь? Вот Ана хороню поет и Фируца Сэлкудяну, Георгишор или Макавей, а если их в ряд поставить, кто знает, какая мешанина получится — кто в лес, кто по дрова. Макавей из кожи лез, объясняя, что не будет каждый петь на свой манер. Одну песню все поют. Если это одна песня, возражали ему, тогда пусть один и поет, на одну песню и одного человека хватит.
Только напомнив о хоре из Кэрпиниша, удалось договориться, что когда все увидят певцов из Кэрпиниша своими глазами и услышат их пение, тогда и у себя хор организуют.
Самые же жаркие страсти разгорелись, когда стали подбирать пары для танцев. То парень не хотел танцевать с девушкой — недотрогой или неповоротливой, то девушки оказывались слишком разборчивыми и были недовольны партнерами, которых им предлагали. Трудно успокаивать пылкие сердца. Но старания и уговоры Макавея и мелодичный голос Аны мало-помалу ввели в берега и это половодье.
К вечеру Ана, Макавей и Симион Пантя заперли клуб и все вместе отправились в верхний конец деревни. Остановившись у дома Иоана Строя, они постучали в дверь. Здесь был второй читательский кружок Нимы, в котором по четвергам и субботам читал вслух Симион Пантя.