И опять число людей, посещающих клуб, стало расти, медленно, мучительно медленно, но расти. Землистые после тяжелого дневного труда лица склонялись над букварем, вытягивались исхудавшие запыленные шеи, и усталые голоса пели песни, натруженные ноги тяжело притопывали, следуя за хорой, которую играл Георгишор, засыпавший с флуером у губ.
Люди не бросали занятий в клубе. Возбуждение Аны заразило и их. С упорством, которого они не могли объяснить, наперекор сну, наливавшему свинцом их тело, крестьяне собирались в доме на холме. Нельзя сказать, чтобы в зале бывало слишком тесно, люди клевали носом и вдруг, смутившись, просыпались, но приходили каждый вечер. Их было немного, но они крепко держались за эти вечера.
— Ну-ка, я тебе почитаю! — таинственно говорил кто-нибудь своему приятелю.
— Да ведь ты не умеешь.
— Нет, теперь немножко умею, — и сразу же спотыкался, не успев начать слово. Испуганно смотрел он на знакомую букву, — черт ее знает, как она произносится, — и вдруг, вспомнив, с сияющим лицом громко продолжал читать. Другу оставалось только удивляться:
— Вот это да-а-а…
Эти маленькие, с большим трудом достигнутые успехи помогали Ане успокоиться. Но когда она услышала от кого-то из соседей, что Петря вернулся к Кривому Нэдлагу, ей стало так больно, как не было даже в тот вечер, когда он ушел. Теперь она в отчаянии приказывала себе забыть и никогда не вспоминать о нем, как будто она никогда его и не знала. Еще лихорадочней набросилась Ана на работу, увлекая за собой людей. Она боялась вспоминать о Петре, но забыть его не могла, и ей снилось по ночам, что он пришел и, улыбаясь, целует ее.
Постепенно Ана привыкла и примирилась с мыслью, что не сможет его забыть, и скрыла его образ в потайном уголке сердца. И только в редкие часы бессонницы, когда уставала до того, что даже заснуть не могла, Петря снова вставал перед ее глазами.
В конце июня в Регине должен был состояться третий тур смотра художественной самодеятельности. Этот смотр был серьезнее, чем все предыдущие. В нем участвовали клубы всего района, клубы с большими коллективами, которые уже пробовали свои силы в более трудных смотрах и знали все порядки. Меряться силами с танцевальными коллективами таких клубов — все равно что выйти один на один с быком. Но бежать от этого поединка просто стыдно.
И снова почти каждый вечер репетировал танцевальный кружок, который увеличился еще на одну пару. Из вечера в вечер танцоры сотрясали дробью пол, пока не валились с ног от изнеможения.
В один из таких вечеров Серафима Мэлай сидела и думала, что же с ней будет дальше. Экзамен вывел все на чистую воду. Дети ничего не знали. Это бы еще ничего, но приезжал инспектор, который задал ей головомойку при всем честном народе. Иоан Поп даже обругал ее, помянув, кстати, и всех дармоедов, которые только зря переводят народные деньги. И она должна была все это проглотить и торжественно взять на себя обязательство в будущем году все исправить.
— А пока помогите клубу: видите, там несколько человек из кожи лезут, а вы тут пальчик сосете.
Серафима не знала, что ей теперь делать. От папирос, которые она курила одну за другой, першило в горле и только тяжелее становилось на душе. Хотя давно уже стемнело, заснуть она не могла. Читать не хотелось. Она вышла погулять, но на улице было слишком душно. Прилегла на траву, трава пахла козами, гусями и землей.
«Дура я, — думала она, — надо как можно скорее уехать отсюда». Но куда? Так что же делать?
Она отправилась в клуб, решив немножко развлечься, поглядеть на людей, «скачущих в варварском танце».
Штефан Ионеску сердито спросил, за каким чертом она пришла. Задетая за живое, Серафима колко процедила:
— Пришла искать свое счастье. Может, и найду какого-нибудь мужика, как вы нашли себе мужичку.
Штефан Ионеску больше не смотрел на нее, такое она в нем вызывала отвращение. Однако Серафима не успокоилась и, когда репетиция кончилась, воскликнула достаточно громко, так что все услышали:
— И с этими танцами вы будете выступать на смотре?! Да вас засмеют.
Ана возмутилась. Она вспыхнула, словно мать, о ребенке которой сказали что-то нехорошее. Она подошла к Серафиме и слегка дотронулась до ее плеча.
— Вы понимаете по-румынски? Можно один вопрос?