Потом Петря взял книгу:
— Давайте начнем.
Когда Ана подошла к дому, дверь в сени была чуть приоткрыта. Она толкнула ее и вошла.
Из комнаты слышался теплый сочный голос Петри, который торжественно провозглашал:
— Сегодня мы начнем читать «Под-ня-ту-ю це-ли-ну».
Ана приложила руку к груди, сдерживая биение сердца. Она села на ларь с мукой и, улыбаясь в темноте, умиротворенная, растроганная, слушала, как размеренно, часто делая паузы, читал Петря:
«В конце января, овеянные первой оттепелью, хорошо пахнут вишневые сады».
ЗИМНЯЯ ТИШИНА
Роман
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Декабрьской ночью 1953 года Янку Хурдук и Тоадер Поп возвращались к себе домой, на хутор. Размытая дорога круто поднималась в гору по склону, заросшему лесом. Шли они не торопясь, легким, размеренным шагом. Холодный свет полной луны отбрасывал длинные тени, которые странно покачивались и, казалось, тянули их за собой. Старый дубовый лес, простиравшийся справа и слева, молчал. В неподвижном воздухе было слышно только, как стучат сапоги о скованную первым морозом землю.
Они изредка перебрасывались фразами. Чужой человек ничего бы не разобрал из их разговора. Они же, друзья с давних пор, понимали друг друга с полуслова.
— Ну и тихо же у нас зимой, — проговорил Хурдук своим низким приятным голосом.
— Да, тихо, — отозвался равнодушно Тоадер Поп.
— Летом птицы поют, разливаются. То дрозд свистит, то кукушка зовет, то защелкает соловей, чтобы напомнить про молодость.
— Летом совсем другое дело, — пробормотал Тоадер, словно недовольный этим разговором о птицах.
Долгое время они молчали, шагая через лес, освещенный луной. Вскоре добрались до хутора и остановились у низенькой калитки, проделанной в плетне, за которым виднелась белая хата Хурдука, крытая камышом, и дворик, где днем копались куры и играли дети. Видны были и свинарник из толстых буковых жердей, и низкий сарайчик, где помещались три козы, кормившие детей Хурдука молоком. Лунный свет приукрашивал этот двор и хату, похожую на все остальные домишки хутора, словно бусины из одного ожерелья.
Хутор, где некогда жили свинопасы и чабаны барона, и до сих пор оставался таким же неустроенным и бедным. При обманчивом свете луны этот приютившийся на опушке леса хутор мог бы показаться красивым, но днем не радовали глаз ни разбитая горбатая улица, ни плетни, наклонившиеся в сторону лощины, ни шесть покосившихся домиков, стоявших с прадедовских времен.
Янку и Тоадер остановились у калитки, понимающе и доверчиво поглядывая друг на друга, словно молча беседуя между собой. Обоим им было уже за сорок, и оба они достигли того возраста, когда страсти уже угомонились, ум прояснился, а виски заиндевели от седины.
— Тоадер, — произнес наконец Хурдук, — я рад, что тебя выбрали… — Он сказал о радости, которая таилась где-то в глубине души, но его колючее, смуглое лицо осталось таким же суровым; так, глядя на скалу, нельзя догадаться, что в глубине ее клокочут теплые ключи.
— И я тоже, — просто отозвался Тоадер.
Они снова замолчали, как молчали лес и воздух, как молчал хутор, погруженный в глубокий сон. Но под молчанием и покоем этой зимней ночи лес скрывал под корою деревьев неустанное движение соков к ветвям, неподвижный воздух неуловимо, тайком распространял сырой запах приближающегося снегопада, а сон хутора таил в себе горячие объятия молодых супругов, тревожные сновидения подростков и невинный покой уставших от игр детей. От этой безграничной тишины и покоя завтра должны были родиться и бури в лесу, и страсти молодых, и мудрость стариков. Янку и Тоадера тоже околдовала эта тишина, хотя потаенные мысли и не оставляли их.
— А мне, Тоадер, понравилось, как ты сказал, что речь-то, дескать, идет о счастье народа; прямо в точку попал… Вот я и думаю, что и это осуществится.
— Я тоже так думаю.
— Значит, теперь мы их выгоним вон.
Тоадер несколько минут помолчал и с мрачной решимостью ответил:
— Выгоним!
Услышав его голос, Хурдук спросил:
— Тоадер, а ты вроде и не рад…
— Я рад, Янку, — сумрачно отозвался тот.
— Только радости большой по тебе не видно.
— Радость, она разная бывает, братец. Застелет тебе глаза чем-то, а минует, поймешь, что это-то и была радость, только времени не хватило ей порадоваться…