«Какая долгая ночь», — пробормотал он, словно эта бесконечная ночь, которую он не скоро забудет, была причиной всех его горестей. Терпение его достигло предела. Неотступной тенью преследовала его, висела над ним, пригибала к земле, не давая выпрямиться, вражда и злонамеренность людей. До этого времени он не различал их. Все они были для него одинаковы, все толкали его вниз и вниз, как в бездонное болото. Но теперь он выделил их из толпы, знал в лицо и по именам. Это были сильные, упрямые люди, но не такие, как он. Таких, как он, нет. Нет во всей деревне и даже в окрестных селах. Поэтому они и не дают ему возвыситься, боятся его силы, его ума. Они толкают его в спину, ставят на колени, не упускают случая унизить. И теперь он снова на коленях, еще более униженный, еще более ненавидимый. Несколько лет назад они забрали у него власть и не захотели больше отдать ее ему. Но он знает, что и в нем есть тайная сила, и она невидимо просачивается, как вода сквозь гору. И Иосиф Мурэшан тоже свой человек.
Викентие заворочался на сером диванчике, натянул мохнатый бараний полушубок. Диванчик затрещал под тяжестью его большого, располневшего тела. Правда, Иосиф Мурэшан уже не секретарь, а рядовой член партии и теперь будет помалкивать на собраниях.
Все нужно начинать теперь с самого начала.
В окнах забрезжил рассвет, холодный, колючий, а Викентие все еще лежал и напряженно думал.
Флоаря спала, и ее мучил кошмар, снившийся ей бесчисленное количество раз; после него она несколько недель ходила с тяжелым сердцем, ожидая какого-нибудь несчастья. Ей снилось, что она молодая и стоит в подвенечном платье в темной строгой церкви перед мрачным старцем в монашеском одеянии, который зло смотрит на нее маленькими лукавыми глазками, такими же, как у ее свекра. Старец этот — сам господь бог. Рядом с нею нет жениха и вообще никого вокруг. Свечи не горят, и не слышно пения. Только старец смотрит на нее испытующе и говорит свистящим голосом свекра: «Проклятие в тебе, в греховной утробе твоей. Ты проклята, и нет тебе прощенья». Потом все исчезало, и Флоаря просыпалась в слезах. Всегда, даже во сне, она прекрасно сознавала, что это ей снится, что она уже видела этот сон, но у нее не было сил проснуться прежде, чем старик скажет своим свистящим хриплым голосом: «Ты проклята, и нет тебе прощенья».
И сейчас она проснулась в слезах, вся дрожа. На дворе была ночь. Стояла тишина, и луна бесстрастно изливала свой молочный свет. Флоаря еще больше сжалась в мягкой постели, плотнее укуталась в шерстяное одеяло, чтобы прийти в себя от страха, который нагнал на нее сон.
Так с ней всегда случалось после этого кошмара. Она дрожала, пытаясь подавить охватившее ее волнение, потом мало-помалу ею овладевали воспоминания, противиться которым было невозможно, всплывало множество давно забытых мелочей, оставлявших после себя горький осадок. Она не могла забыть первую ночь, проведенную с Вирджилом, ее мужем, которого она толком и не знала. Родители приказали ей выйти замуж, и она вынуждена была подчиниться. Сначала Флоаря испугалась его, Вирджил был неплохим, но больным человеком. Жизнь уже давно была ему не мила. Он часто кашлял, и звук этого сухого кашля был похож на шарканье дощечек одна о другую. Он робко обнял Флоарю, но она отодвинулась к стене, охваченная стыдом и отвращением, в страхе, что ей придется уступить ему. А он вздохнул и со стоном прошептал: «Не нужно, Флоаря. Будь по-твоему». Она помнила, как на минуту ей стало жалко его и как потом она остерегалась касаться его потного тела, то холодного как лед, то пылающего от жара, как она, усталая и разбитая, забылась тяжелым сном и ей привиделся этот кошмар.
Сколько лет прошло с тех пор? Много. Может быть, двадцать, может, еще больше. Флоаря уже давно решила об этом не думать и думала только по ночам, когда ей случалось снова увидеть этот сон. Она всячески избегала, но не могла не вспоминать выразительное, суровое и мужественное лицо, горящий взгляд синих, как небо, глаз, низкий голос любимого ею человека. Она давно погребла все это, боясь проклятия, но сон воскрешал все вновь, и она плакала, страдая от воспоминаний о давно минувшем счастье, оставшемся далеко позади, как маленький островок света, затерявшийся в густой мгле.