— За камни цепляешь, дубина! — взбеленился Барнаба. — Повыше бери!
— Вот так? — Меки размахнулся и в сердцах снес кончик стебля.
— Вот так, неслух! Смотри! — Барнаба вырвал у него серп, подоткнул полы черкески и принялся за работу.
Солнце склонилось к западу, расстелило по долине длинные сиреневые тени и наконец скрылось за Лехемурским лесом. Одно мгновение казалось, что его зубчатый темный гребень охвачен огнем. Потом и этот огонь погас. Сразу стало прохладно. Проснулся ветерок, зашевелил траву.
Барнаба снял с арбы мерную корзину и начал делить кукурузу.
— Дай нам хоть немного фасоли, Барнаба! — попросила Марта, тоскливо глядя на корзину, которую он три раза опорожнил в свою арбу и один — в арбу Марты.
— О фасоли мы же не уговаривались.
— Но я не знала, что ты будешь ее сеять. При уговоре ты ничего не сказал. Раз посеял — поделись со мной, Барнаба, ведь мы с голоду пропадем! Три-четыре меры фасоли от нужды, правда, не спасут, а все легче будет перебиться.
— А мне самому разве легко живется? — зло обернулся Барнаба. — Сколько я просил наших начальников, чтобы мне уменьшили налог, только они и ухом не повели!
— Ладно, ничего мне не надо, — тихо сказала Марта и скрылась за арбой.
— Да ты не огорчайся. Все, что останется в поле и на винограднике, — твое, — чуть подобрел Барнаба. — Потом подберешь.
Он не услышал в ответ ни слова, хотя по скрипу нагруженной корзины можно было догадаться, что Марта никуда не ушла.
Все, что останется после сбора! Потом подберешь! Да у Барнабы в винограднике не найдешь после сбора ни одной забытой ягодки — так тщательно он обирает лозы. И в поле особенно не разживешься!..
…Подножие Катисцверы погрузилось в темноту. Прозрачные лиловые сумерки окутали долину. Откуда-то донеслись звуки песни. Певец сначала неуверенно вывел две-три рулады криманчули, пробуя голос, как пробует его соловей, начиная свою вечернюю песню. Потом голос его окреп, и криманчули, словно звонкий ручей, заструилась в вечерней тишине. Певца не было видно, но люди, работавшие в долине, поняли: он окончил свой трудный день, отломил от стебля последний початок, повалился, усталый, на землю, отдохнул немного, а там уж первая трель сама слетела с его губ. Он пел, этот невидимый певец, устремив взгляд в темное ночное небо.
А небо стоило песни! Нигде в мире звезды не сияли так ярко, как здесь, над долиной Сатуриа…
Часть вторая
ПЕРВЫЙ ПОДЪЕМ
Человек человеком жив.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Не скрипят больше в виноградниках наполненные доверху корзины, умолк веселый гомон сборщиков. Не слышно треска отламываемых початков и звона серпов. В последний раз протянулась по пыльной дороге груженная корзинами арба. Давильщики винограда вылезли из давильных чанов. Убран весь урожай. Только кое-где бедняки, такие, как Марта, бродят в поисках оброненных и случайно оставленных на стеблях початков. В сумерках возвращаются из Кутаиси с базара подвыпившие крестьяне. У ворот, припрыгивая от радости и нетерпения, встречают их дети. Крестьяне, широко улыбаясь, суют им в руки привезенные из города подарки… Счастливая, веселая пора! В больших врытых в землю кувшинах бродит вино. Сквозь щели в стенах амбаров, словно открытые в улыбке белые зубы, выглядывают тесно усаженные зернами кукурузные початки.
По вечерам в липняке собирается на гулянье все село. Девушки с утра вертятся перед зеркалом и прихорашиваются целый день. Для тех, кого не приметят на гулянье, родителям еще долго придется собирать приданое — медные кастрюли и кувшины, цветные паласы и подушки.
Жена духанщика — тощая и сварливая Машико — в этот день ничего не велит делать своей засидевшейся в девках дочке — и та, как барыня, нежится в постели до полудня, чтобы быть красивой и свежей и вечером затмить не только соседских невест, но и саму луну. Только счастье, как назло, все время отворачивается от дочки Эремо. И отчаявшаяся мать — громко, так, чтобы слышали все женихи — бранит земоцихских девушек, поджимая в ниточку узкие сухие губы:
— Да ведь эту девку и на полчаса нельзя впустить в порядочный дом! Прыгает как коза! Нет, никогда не выйдет из нее хорошей хозяйки! Вон моя-то — как стоит? Не пошевелится!.. Притихла, как ангел, сокровище мое бесценное!..
Зато потом, когда народ, наплясавшись и нагулявшись вволю, разойдется по домам, Машико ухватит свое сокровище за косы и так их оттреплет, что «ангел» станет похожей на ведьму.