Выбрать главу

Иржик глядел из окна британской резиденции на море, на гавань и блеклые горы на азиатской стороне. Смотрел и ничего не видел. Он размышлял над словами сэра Томаса. Сэр Томас «открывал ему глаза». Зачем? Может, он хочет осквернить его воспоминания о королеве? Он говорил о ней хуже, чем нидерландский купец Мюллер в софийских банях. Говорил как о падшей женщине. Потом отрекся от всего сказанного, сославшись на опьянение. Все же что-то за всем этим кроется. Ведь королева действительно говорила с Иржиком в Праге о заговоре против короля. И об убийствах рассуждала так, будто это вовсе и не убийства были. И про будущего чешского короля, которого носит под сердцем, тоже говорила. Про его сына Морица, которого потом окрестили по имени храма в Кромержиже. Получается, что все это была неправда. Всего лишь ловушка, чтобы заманить Иржика. Когда же родился этот Мориц, которого она выдает за его сына? В январе 1621-го, в Кюстрине. Об этом господин Камерариус писал Турну. А когда он был зачат? В марте 1620-го, в заповедном лесу на ложе из анемонов? Это произошло 15 марта, до возвращения Фридриха из Силезии и Лужицы. Тогда не выходит. Мориц не его сын! Это была ложь! Все было ложью! Но сэр Томас и купец Мюллер не лгали. Можно еще сходить к господину де ла Хайе и расспросить его про однорукого Христиана, этого хальберштадского разбойника. Может, господин де ла Хайе лучше знает, откуда взялась эта куча детей. Ведь не все они дети жеребчика! Не все чернявые! Но говорят, Мориц черноволос. Так что все точно. Как вернулся Фридрих из Лужицы, так сразу же и лег с ней! Попугай что-то болтал. Но не могла птица выболтать, что и недели не прошло, как королева любила Иржика, Ячменька, ич-оглана, Арпаджика! Ему бы и слов-то не хватило! А потом родился Мориц. И назвали его вовсе не в честь храма в Кромержиже, куда ходят на богомолье ганаки, а в честь Морица из Нассау{133}! Черт бы побрал этого Морица из Нассау! Надо бы написать Турну и расспросить о подвигах этого немца из Нассау. И Христиан Брауншвейгский, чтоб его черт унес. В какое же змеиное гнездо ты попал, Иржик, сын хропыньского земана и служанки Марии. Нет, хватит! Ни в какую Гаагу он к ней не поедет! И драться за нее не будет — ни мечом, ни колом из забора, ни бокалом! Выкинет ее из головы, и баста!

«Отчего бы мне не радоваться жизни?»

И тут явился искуситель в лице грека Басилидеса. Он пришел и позвал Иржика вкусить прелестей «Тысячи и одной ночи», ибо молод человек бывает только раз, а Стамбул — самый прекрасный город на свете.

Но сначала прекрасного было мало. Они спустились на пристань. Разглядывали галеры, баркентины, шхуны, лодки и рыбацкие сети. Сверкающую чешуей свежепойманную скумбрию. Дохлых медуз, похожих на слизь. Арабов, мавров и греков.

Черных как эбеновое дерево суданских негров. Коричневых египтян. Дубровницкие и венецианские корабли. Шхуны из Корфа и Кандии. Турецких стражников и таможенников. Белые парусники греческих купцов из Галаты. Лодки с грузом изюма, баркентины с арабскими финиками, военные галеоны, похожие на брюхатых птиц! С баркентины, пришедшей из Смирны, босоногие рабы родом с Кавказа и из Крыма с заунывным пением таскали по узким сходням на склад мешки с мукой.

Да, красивого было мало. А в мейхане так и вовсе ничего. Там громко спорили и пели на разных языках. Тускло мигали свечи. Пахло чесноком, жареной бараниной, пряностями и кислым духом пролитого вина.

— Чего мы здесь ищем? — спросил Иржик у Басилидеса.

— Забвения! Пей! Ешь! Пой!

И они стали есть, пить и петь. Загрохотал барабан, заныла зурна, пронзительно запели дудки. Мужчины поднялись из-за столов и принялись скакать, вопя, словно дервиши. Женщин тут не было. Матросы обнимали в танце накрашенных юношей, которые надрывно выкрикивали слова песни. Потом вспыхнули красные лампионы и фонари. Засияли бенгальские огни и зазвенела лютня. Все притихли. Женский голос запел старинную греческую песню о любви. Но она продолжалась недолго. Мейхане снова наполнилась шумом. Опять послышалась многоязычная перебранка. Сверкнул нож, раненого вынесли на двор.

И вдруг Иржик заметил белую ладонь — на ней лежали несколько миндалин.