Хотя сам священник и его жена, молдаванка Марика, были когда-то, пока не поседели, черноволосы и смуглы, Зоя лицом вышла розовой, как цветок черешни, с глазами голубыми, словно ясное небо, и волосами цвета меда. Губы ее так походили на клубничинки, что вводили в заблуждение пташек, спешивших вкусить их сладость.
Господин Корлат, который в ночь на пасху привел Иржика в маленькую церквушку Айя Кирияки, что значит Святое Воскресение, где отец Исаакиос служил всенощную, когда увидел ее, не сдержался и процитировал Горация, но, правда, тут же умолк, ибо в такие святые минуты неуместны были даже латинские вирши. Прихожане держали в левой руке свечи, а правой осеняли себя крестным знамением. Хор на клиросе ликовал. Отец Исаакиос обходил алтарь, клал поклоны святым образам, взмахивал кадилом и, подобно патриарху в церкви Божьей матери всеблаженнейшей в Фанаре, благовествовал из открытых царских врат за алтарем своей пастве, что восстал Христос из мертвых, смертию смерть поправ.
— Христос анести! — Христос воскрес! — возвышенно и радостно звучал голос отца Исаакиоса.
Все обнимались под песнопения с клироса и христосовались. Почти до рассвета длилась служба, но оба пикарта, сас и чех, оставались там до конца, хотя церквушка до самых сводов прокоптилась кадильным дымом и свечи догорели в руках молящихся. Только перед образами дьякон все время зажигал новые свечи, и потому никто не заметил, как за горами над Босфором взошло солнце.
Молодые люди поджидали в садике у церкви, когда же выйдет розово-золотая девушка с букетом первоцветов в руке. Господин Корлат собрался было даже бежать за ней, когда она стала удаляться, подобная святой, сошедшей с иконы. Но Иржик только снял шляпу и с независимым видом остался стоять на месте.
Господин Корлат разузнал у выходящих из храма и радующихся окончанию поста прихожан, имя девушки — Зоя, она дочь священника. Появился сам отец Исаакиос, бородатый, высокий и широкоплечий, с большим крестом на груди. Он тоже торопился к праздничному столу. Иржик приветствовал отца Исаакиоса, почтив его сан и отметив красоту его дочери. Отец Исаакиос поклонился с достойным видом.
— Я люблю ее, — сказал Иржик господину Корлату.
— Я тоже, — отозвался тот.
Они задумались, что же предпринять, а потом направились к дому священника. Постучались. Госпожа Марика в большом белом фартуке открыла двери и, поздоровавшись с нарядно одетыми незнакомцами, пригласила войти под их скромный кров.
— Мы недостойны такой чести, — добавила она.
Иржи с Корлатом извинились и объяснили, что они иностранцы, приехавшие из далеких краев, и вера у них иная. Но они были на всенощной и ныне исполнены благодати. А потому им хочется пожелать отцу Исаакиосу и его семье счастливых праздников.
— Христос воскрес! — ответила с улыбкой госпожа Марика и прямо на пороге расцеловала гостей в щеки. А потом ввела их в дом, где пахло ладаном. За накрытым столом под почерневшей иконой сидел сам отец Исаакиос. Под образами краснел огонек лампады.
— К нам гости, отче, — объявила госпожа Марика. — Какая радость! Из семерых детей дома осталась одна дочь. Пусть же они будут нашими детьми!
— Христос воскрес! — торжественно произнес отец Исаакиос, встал из-за стола и похристосовался с гостями. Потом пригласил разделить с ними утреннюю трапезу. Возила Зоя и залилась краской.
«Она словно kyzyl kiras, алая черешня», — сказал сам себе Корлат, будучи наполовину турком. Он встал и со словами «Христос воскрес!» поцеловал девушку в обе щеки.
Та приблизилась к Иржику, улыбнулась, взяла с блюда на столе красное яйцо и подала ему со словами «Христос воскрес!», поцеловав Иржика в правый и в левый края уст. Потом она дала господину Корлату синее яйцо и села за стол, пригласив гостей разговеться, если они постились.
— Нет, мы не соблюдали поста, это наш грех, — признался господин Корлат. — Но мы молились с вами всю ночь.
Отец Исаакиос выспросил гостей, какого они вероисповедания.
— Мы пикарты, — сказал Иржик.
— Ну, значит, христиане, — обрадовался отец Исаакиос и выпил за их здоровье чару вина.
Было теплое праздничное утро. На клиросе шелковиц, платанов и олив радостно пел хор зябликов и дроздов, возвещая о том, что воскресло из небытия утро.