Но вот отец Исаакиос, боясь за свою дочь, попросил Басилидеса больше не водить к нему чужеземца, который давно приглянулся Зое, отчего отец с матерью совсем потеряли сон. Кто этот юноша? Никто не знает. Его называют то рыцарем Арпаджиком, то Жоржем. Он убил на дуэли двух соперников. У него ясный взгляд, но что такое ясные глаза франков? Он ходит с грустным видом, но что такое грусть франков? Он, Исаакиос, не позволит соблазнить Зою, которая не станет алой черешенкой для сладострастных уст турка, франка или генуэзца.
Господин Басилидес успокоил отца Исаакиоса. Рыцарь Арпаджик никакой не франк, не генуэзец и не турок. Он чешский рыцарь, ставший изгнанником из-за своей веры. Его тяжело ранили в битве за чешского короля. В Чехии владычествует иезуитский султан — кесарь. Рыцарь Иржик — бездомный страдалец, а поединки — удел рыцарей. И он защищал свою честь. Человек, лишенный родины, Арпаджик тянется к людям, которые напоминают ему о родном доме. Он сильно огорчится, если двери отца Исаакиоса закроются перед ним. Но уговорить отца Исаакиоса было не просто.
— Он зарится на мою дочь!
— Отче, вы забыли, что такое любовь?
— Нет, не забыл, потому и боюсь. Передайте ему, что я с удовольствием принимал бы его, не будь у меня дочери.
— Если мне нельзя приходить к ней, тогда она придет ко мне сама! — заносчиво пообещал Иржик.
Прийти она не пришла, но весточку послала. Белую гвоздику, которая на языке влюбленных означает: «Я давно люблю тебя, а ты ничего не замечаешь!»
Грек Басилидес посоветовал Иржику послать ей сухой стебель, что значит: «Я хочу быть твоим рабом».
Это было так таинственно и прекрасно! Она расцвела и похорошела, если может стать красивее сама красота. Зоя зачастила в Топхане к отцу Феодору. Но в гавани у Рыбного базара встречалась с Иржи, и они садились в каик — наемную лодку, которая отвозила их в Кандили. Там под платанами сада, зовущегося «Волшебной лампой», она теряла голову от его поцелуев. Опьяненная, возвращалась она к вечеру домой, напевая по дороге.
А по ночам Зоя плакала в страхе, что любовь, укрывающаяся за ложью, не принесет счастья. Ей хотелось признаться, что она ездит вовсе не к сестре, сказать хотя бы матери о любви к чужеземцу, который пришел к ним в то пасхальное утро. Но она молчала, потому что Иржик не велел ей говорить.
Он не стал ее рабом, как обещал сухой стебель, это она стала его рабыней, потому что любила его, и он знал об этом. Она была ему послушна и не посмела отказать ни в чем.
Однажды в сумерки к Иржику пришел отец Исаакиос. Оглядевшись и не увидев нигде святого образа, он перекрестился на восток. Потом сел и долго молчал. Его рука, касаясь креста на груди, дрожала. Он начал:
— Юноша, вы опозорили мою дочь и весь наш род. Будь проклят тот день, когда вы с нечистым сердцем вошли в мой дом в святой праздник. Если бы я призвал своих сыновей отомстить за бесчестье сестры, они приехали бы все, кроме монаха с Афона, и забили бы вас кулаками. Но я не зову их, ибо мне стыдно. Чем вы искупите свой грех?
— Я уеду, отец Исаакиос.
— Вы не боитесь бога? — вскричал отец Исаакиос.
— Бог покинул меня, отче.
— Вы тяжко согрешили.
— Так было предопределено, отче.
— Вы еретик!
— Да, отче. Простите меня или прокляните.
— В вас вселился дьявол?
— Наверное, отец Исаакиос. Я хотел бы любить вашу дочь, как любят мужья своих жен. Но не могу, отче! Я жажду мести, потому что оскорблен и обманут. Убейте меня! Вот вам кинжал. Это хорошее сарацинское оружие. Пронзите мне грудь. Никто не знает, что вы здесь, и никто не дознается, кто убил меня. Как просто было соблазнить вашу дочь. И вам будет легко убить соблазнителя.
Он протянул кинжал отцу Исаакиосу:
— Я жду, — и искривил презрительно рот.
Отец Исаакиос встал, взял кинжал, мгновение думал, потом спрятал оружие в складках своей ризы и, повернувшись на восток, перекрестился. Больше он ничего не сказал и, сгорбившись, исчез в темноте.
Дома отец Исаакиос вошел в комнату дочери и спящей пронзил ей грудь.
Твердым шагом вышел вон и направился во дворец патриарха в Фанаре. Упав перед ним на колени, он признался во всем. Патриарх помолился с ним вместе и, призвав янычарскую стражу, охранявшую его дворец, приказал заковать отца Исаакиоса и поместить в подземелье соседних с дворцом казарм.
17
В Галате и Пере взбунтовались греки.
Они объявили день похорон убитой девушки днем гнева и мрачной процессией потянулись к погосту за церковью Святого Воскресения. Над открытой могилой они рвали на себе волосы и плачем заглушали молитвы отца Феодора, который в богатом облачении приехал из Топхане с тремя дьяконами и с хором певчих. Матушку Марику они подняли на плечи и двинулись с ней от могилы к дворцу патриарха, требуя освободить из темницы отца Исаакиоса, отмстившего за оскверненную честь дочери. Они призывали патриарха показаться в окне и обратиться к народу со словами утешения. Янычары разогнали толпу. Но бунтовщики сошлись снова и направились в Перу, где забросали камнями газоны английского посольства. Они были уверены, что соблазнитель несчастной девушки — англичанин. Некоторые из них перелезли через ограду, истоптали газоны, вырвали кусты и хотели было проникнуть в посольский дворец. Янычарская стража обнажила сабли. Кто-то выкрикнул, что соблазнитель юной гречанки живет в другом доме. Они стали искать его, но не нашли в густых садах. Тогда толпа повалила вниз в Галату. Они разнесли два итальянских веселых дома и мейхане, где завсегдатаями были моряки из Дубровника. Выбили окна и здании Левантинской компании{143}, выломали двери и избили в конторе греков, агентов английских купцов, обзывая их предателями и разбойниками. Затем потянулись по улицам Стамбула, выкрикивая проклятья всем франкам, итальянцам, евреям и требуя от Высокой Порты изгнания из страны всех чужеземцев.