Все одобрили эту идею, а пан Каплирж тут же решил, что такой супругой для месье д’Оржа может быть только прекрасная Олимпия, комедиантка из Брешии, недавно приехавшая к молодому капитану Карлу Паволини. Сам Паволини как раз отлучился в Венецию за жалованьем для своих кавалеристов, и Олимпия скучает. Турн поблагодарил Каплиржа за хорошую мысль, потребовал разбудить Олимпию и привести в шатер. Здесь Турн приказал перепуганной Олимпии облачиться утром в самое лучшее платье и со всем своим скарбом явиться к нему. Ей придется сыграть роль супруги полковника д’Оржа и прокатиться с ним до Турина. Оттуда она может вернуться обратно или остаться. В Турине тоже есть комедианты.
Олимпия прикрыла свои прекрасные очи, и губы ее дрогнули.
— А что скажет мой Карло, когда вернется? — покорно спросила она, и из глаз ее покатились крупные слезы, точно она была на сцене.
— Успокойся, — сказал генерал Турн. — Твоим Паволини на время станет месье Жорж д’Орж, которого ты видишь за столом. Для тех, кто будет интересоваться, ты — его законная супруга, которая занедужила и посему нуждается в лечении на водах в Эксе.
Олимпия взглянула на Иржика, и слезы ее мгновенно высохли.
Но тем не менее она продолжала упрямиться:
— Я ведь здорова!
— Тем лучше, дочь моя, — засмеялся Турн и голосом, привыкшим командовать, приказал:
— Завтра в шесть утра. А теперь можешь удалиться.
Она поклонилась и вышла.
Вот так получилось, что в шесть часов утра месье Жорж д’Орж отправился в просторном экипаже графа Турна в свое новое путешествие. За шелковыми занавесками никого не было видно. Стража у ворот лагеря даже не заметила его спутницу, так тщательно она была упрятана. На правой пристяжной ехал вооруженный кучер, второй сидел на козлах, а возле него с торжественным видом восседал камердинер Беппо. И ему Турн приказал поверить в то, что прекрасная Олимпия — супруга француза месье д’Оржа.
Прежде чем лошади тронули, Турн и Иржик, прослезившись, крепко обнялись и долго стояли так, не в силах расстаться.
— Да поможет тебе бог, Ячменек! — сказал Турн, глядя вслед удалявшемуся экипажу, покуда его не скрыло от глаз облако красноватой дорожной пыли. Стрижи мелькали над лугами и виноградниками, как черные молнии. А в карете щебетала прелестная Олимпия. Она была блестящей и стройной в своем черном шелковом платье, а грудки ее светились снежной белизной. На подушках роскошного экипажа хватало места и для нее, да и для месье тоже, но почему-то при каждом толчке Олимпия клонилась набок, припадая плечом и прелестной головкой к своему мнимому супругу, как к настоящему, и нисколько его не стесняясь. Но Иржик был уже не тот, что в Стамбуле, когда он мстил всем женщинам за то, что обманулся в единственной. Олимпию он не замечал.
Более трудное испытание ждало ее вечером, когда они подъехали к постоялому двору еще на венецианской территории и трактирщик выделил комнату с двуспальным ложем для месье и мадам д’Орж, каморку под крышей для его слуги и полати в конюшне для обоих кучеров. Правда, месье д’Орж и синьорина Олимпия, ставшая с того часа «эччеленцей», поужинали в полном согласии, при этом «эччеленца» так сыграла новую для нее роль, будто в жизни не играла других. Но на лестнице Иржик с ней расстался и ушел спать в каморку под крышей, поручив Беппо дальнейшие заботы о синьорине.
Беппо благодарно осклабился.
Утром за завтраком Беппо продолжал обслуживать мадам и месье, и никто при этом не подозревал, что ему вменены и другие обязанности. А на сердце прекрасной Олимпии лежала печаль, поскольку месье д’Орж был рыцарь красивый, учтивый и молодой и в течение дня он окружал ее знаками внимания, за которые ночью она с ним с радостью расплатилась бы.
Дороги были пыльные и разбитые, но генеральские кони легко их одолевали.
Под проливным дождем с громом и молниями на третий день перед полуднем путники въехали через городские ворота в селение Лоди в герцогстве Миланском. Никто не остановил их, потому что промокшие стражники засмотрелись на личико хорошенькой чужестранки, выглядывающей из-за занавесок, словно яркая картинка.
— Комедианты едут, — обрадовались они. — А до чего хороша у них в этот раз карета!
В трактире благородный месье д’Орж, изрыгая французские проклятья, потребовал, чтобы стол ему накрыли в отдельной комнате для именитых гостей, потому что он-де не привык сидеть в вонючем общем зале вместе с торговцами, монахами и потными гулящими девками.