Потом с приветственными речами директора обратились к королеве.
По окончании церемонии король, королева, их царственный отпрыск и брат короля, все иноземные князья и целая толпа секретарей, канцлеров и придворных направились к летнему дворцу «Звезда»{30}, не имевшему себе подобных в Европе.
Широкая, посыпанная желтым песком дорожка, окаймленная искусно обрезанными грабами, была ровной и прямой, словно вычерченной архитектором по линейке. Такие же совершенно прямые дорожки, обрамленные живыми изгородями, отходили от каждой из остальных вершин шестиугольного здания дворца.
В зале первого этажа, украшенной затейливой лепниной с изображением пухлых ангелочков, увесистых виноградных гроздей и цветов, подали обед. Немало было съедено жареного мяса и дичи, выпито чешского и рейнского вина.
К концу обеда все пришли в веселое расположение духа, и король с королевой смогли убедиться, что чешские паны вовсе не угрюмые молчуны, какими изображает их молва, а спутницы их отнюдь не всегда смущенно молчат, не зная, как вести себя в обществе и что делать со своими руками и ногами.
Королева, желая еще пуще всех развеселить, распорядилась послать за попугаем в золотой клетке, оставшимся в карете на Выпихе, и представила дамам мистера Грина. При этом королева объяснила, что зеленая птица родилась на берегах заморской реки Ориноко, но сегодня она не в духе, поскольку в последнее время приболела и кашляет.
Все дамы наперебой любопытствовали, говорящий ли это попугай, и если это так, то на каком языке он говорит. Королева ответила, что пока он выучился по-английски и по-немецки. И, дескать, только от чешских дам зависит, будет ли он разговаривать на их языке.
— А посему вам следует почаще навещать меня, — говорила королева, — я привезла с собой еще и обезьянку.
Конюший отнес клетку с попугаем обратно в карету, и вскоре король торжественно двинулся по направлению к Праге.
Повозки с багажом остались пока на пустой равнине, охраняемые стражей.
Однако, упреждая короля, под звуки труб и итальянских барабанов к Праге направился конный отряд малостранских ратников в голубом облачении. За ними следовали новоместские всадники, одетые в белое с красным. Над их головами колыхался алый прапор с изображением белого двухвостого льва{31}, высунувшего из пасти язык: Далее, за группой трубачей и барабанщиков, рысью двигались староместские рейтары, также одетые в белое с голубым, дабы выказать уважение королю, чьей родиной был Пфальц. Двести вооруженных кнехтов и иной панской челяди замыкали почетный эскорт пражского троеградья{32}.
За ними, вскидывая ноги, печатала шаг нидерландская королевская пехота в белоснежной униформе и двигались верхом одетые в голубое королевские аркебузиры.
Следом вышагивал голубой строй придворной челяди, ведя под уздцы королевских коней. Далее звонко гарцевали тридцать три королевских рыцаря во всем голубом и с золотыми перевязями через правое плечо.
Трубачи и барабанщики возвестили прибытие чешских, моравских, силезских и лужицких панов и дворян, а следом — директоров и генералов. В пятидесяти шагах, за ними ехали брат короля и оба Ангальта, старый и молодой.
Сто шагов отделяли сих достойных мужей от высочайшей особы. Молодой король Фридрих в темно-коричневом, расшитом серебром костюме, в легких серебряных латах ехал на белом скакуне английских кровей под голубым седлом с серебряной отделкой. Двадцать четыре бело-голубых драбанта шагали по бокам от королевского коня. Король приветствовал толпу, стоявшую по обе стороны дороги, и улыбался вежливо и просто.
За ним, в экипаже, отделанном изнутри бархатом и украшенном жемчугами, ехала королева с сыном в сопровождении леди Эпсли. Наряд королевы был тот же, что и во время встречи в Вальдсасе. Только прическа была менее затейлива, а голову украшала не бриллиантовая диадема, а коричневая шелковая лента. И на душе у нее уже было не так радостно, как во время обеда в «Звезде». Рука, которой королева отвечала на приветствия, едва заметно дрожала. На лице, однако, светилась любезная улыбка.
Хайни был словно во сне. Слишком долго таскали его в свитах, возили по бездорожью, беспрерывно целовали и трубили над ухом. Вот и сейчас толстушка леди Эпсли крепко держала его за плечи и беспрестанно втолковывала шепотом по-английски, чтобы он сидел благовоспитанно, да еще приветственно махал ручкой. Хайни нехотя повиновался, но поминутно оглядывался на восьмерку английских скакунов королевы. Самого красивого, каракового, с белой звездой на лбу и под золотой попоной, вел Жорж, новый друг Хайни.